«Блин, хоть бы огоньку с собой прихватил, балда. И как он ее искать станет, в темноте?» – подумалось Буланову. Он покосился на всеми позабытый здоровенный подсвечник, сиротливо стоящий на столе, и даже шагнул к нему, намереваясь взять одну из оплывших свечей, но спохватился, хлопнув себя по лбу: «Ну я и осел! А сердце для чего? По стуку друг дружку найдут. Да и мне нечего здесь делать, а то возьмут и вернутся в избу, а тут я как дурак стою. Значит, надо идти почивать… если получится».
Улан не зря сомневался. Провалялся он в постели не меньше двух часов и лишь когда дверь в соседнюю комнату предательски скрипнула, счастливо улыбнулся, блаженно потянулся и, перевернувшись на бок, чуть ли не мгновенно погрузился в сладкие объятия Морфея.
Проснулся Буланов необычайно поздно. Бодро вскочив на ноги, он накинул на себя зипунок-безрукавку и отправился по обычной утренней надобности, а когда возвращался, его словно кто-то подтолкнул в бок, и он оглянулся на печку. Как выяснилось, не зря. За то время, что он спал надпись у печки несколько изменилась. Теперь после знака равенства там красовалась здоровенная буква Л, больше похожая на перевернутую латинскую V.
В этот миг дверь, ведущая в сени, отворилась, и перед ним предстала Изабелла. Лицо ее выглядело слегка озабоченным.
– Никак не могу Заряницу отыскать, – пожаловалась она. – В светелке нет. Я и весь двор обошла, литвинов опросила – говорят, не выходила. Куда могла пропасть? Уж не случилось ли чего? Да и дон Педро куда-то запропал, хотя тоже из терема не выходил. Неужто доселе почивает?
Улан усмехнулся. Он-то знал, что именно случилось и примерно представлял, где искать обоих. Только надо ли? И он поспешил успокоить испанку, заверив, что с ними полный порядок, и мигом сменил щекотливую тему, поинтересовавшись, для чего они ей понадобились.
Озабоченность на лице Изабеллы сменилась ослепительной улыбкой и она, не скрывая своего торжества, гордо сообщила: – Горыня впервые ступнями пошевелил.
– И что это значит? – уточнил Улан.
– Так ведь это победа! – выпалила она взволнованно. – Ну-у, не полная, но начало ее. Понимаешь, Улан, теперь я могу сказать совершенно точно – он на пути к выздоровлению, – и ойкнула, заметив надпись, сделанную на печке. Глаза ее округлились и она даже восторженно захлопала в ладоши, указывая на последнюю из букв. – Смотри, смотри, словно ангел с неба ночью спустился, крылом своим нашего кузнеца опахнул, а в доказательство знак оставил. Ведь это же первая буква слова «виктория», а оно по латыни и означает слово «победа». Надо же! Так что, пойдем к Горыне? Только, – она замялась, – может, ты побратима разбудишь, чтоб вместе?
– Не стоит, – улыбнулся Буланов. – Мы ему попозже сообщим.
– Ну-у, тебе виднее, – с легким разочарованием пожала плечами Изабелла и направилась было вверх по лестнице, но внезапно остановилась и, обернувшись, еще раз внимательно посмотрела на концовку печной надписи.
– Странно как-то написано, – протянула она, – перевернуто.
– Чему ж удивляться, – пожал плечами Улан. – Ангел же сверху прилетел и выводил ее, под потолком витая. Да и какая разница. Победа – она всегда победа, пускай и перевернутая.
Глава 14
Долги в первую очередь
Предсказание Изабеллы насчет займа сбылось – Михаил Ярославич и впрямь обратился к побратимам за серебром. Пришел он накануне отъезда Улана, то есть предлог был благовиднее некуда – проводить, пожелать доброй дороги и всякое прочее. Но был он, вопреки обыкновению, практически без сопровождения – всего пара дружинников, оставшихся, как и всегда, во дворе.
А после ужина, отдав должное кулинарному мастерству Заряницы и навестив Горыню – еле-еле успели спрятать наполовину готовый чекан, спешно заменив его незаконченным змеевиком[18], который оставался недоделанным еще с Липневки – князь распрощался с больным и женщинами и неспешно направился вниз. Однако перед этим незаметно кивнул побратимам, давая понять, что есть тайный разговор. Сангре, шепотом предупредив Заряницу, чтобы никто пока не возвращался в трапезную, подался вместе с Уланом следом. Когда они спустились, Михаил Ярославич уже поджидал их, сидя за столом. Был он хмур и слегка смущен. По всему видно, предстоящий разговор его изрядно тяготил.
Петр уселся напротив и, зачерпнув изящным ковшиком-уточкой вишневого меду из ендовы, наполнил все три кубка, пододвинув один князю, а второй Улану. Однако Михаил Ярославич лишь пригубил из него. Поморщившись и отставив в сторону, сумрачно заявил:
– Вареный[19] медок-то. Сразу видно, покупной… – и он недовольно скривился.
Сангре виновато развел руками и пояснил, что боярыня, у которой они приобрели терем, была стара летами, за дворней проследить сил не хватало, а сын вырос шалопаем. Вот ее людишки, оставшись без должного надзора, весь медок и выдули, по сути почти ничего не оставив. Потому и приходится покупать.
– А ко мне пошто не обратились? – буркнул Михаил Ярославич.