– Лучше всех, – рассеянно ответил Сангре.
Но в подробности вдаваться не стал, вместо этого попросил рассказать, как идут дела с изготовкой чеканов. Впрочем, слушал он кузнеца недолго. Минут через пять раздались быстрые шаги – наверх спешил Улан. Появившись у Горыни, он наскоро поздоровался с кузнецом и кивнул Петру, давая понять, что тот нужен ему внизу.
Когда Сангре спустился, у печки его поджидала заплаканная Заряница. Петр повернулся к спустившемуся следом Буланову.
– Ты ж знаешь, я женских слез напрочь не перевариваю, – упрекнул он ее. – Мог бы вначале и успокоить ее, а то вон целые ручьи по щекам текут.
– Излагаю кратко, – устало вздохнул его побратим. – Вначале она неправильно тебя поняла, а теперь пребывает в диком ужасе, что так жестоко, а главное незаслуженно тебя оскорбила. Я сделал что мог, но ручьи будут и дальше течь, пока ты ее не простишь.
Словно подтверждая его слова, Заряница, продолжая горестно подвывать, стала медленно опускаться на колени. И вновь Петр оцепенел, ошеломленно таращась на очередную непонятную выходку девушки, и первым подскочил к ней, ловко подхватив и как следует встряхнув, словно тряпичную куклу, Улан.
– Ноги вовсе не держуть, – горестно пожаловалась она, судорожно всхлипывая и почему-то глядя при этом куда-то вниз и вбок.
Очнувшись от очередного приступа столбняка, Петр оглянулся по сторонам, метнулся за стулом, торопливо подставил ей. Заряница нехотя уселась, но через пару секунд ойкнула и пролепетала:
– Да как же. Я сижу, а вы эвон, стоите оба.
– Это у нас куртуазные манеры такие, – сердито пояснил Сангре. – Мы завсегда перед барышнями стоим, особливо ежели они припадочные.
В ответ Заряница, недолго думая, вновь залилась горючими слезами.
– Еще одна такая подколка и я гарантирую новый припадок истерики, – строго предупредил Улан. – И вообще, ты тоже виноват.
– Я?! – ахнул Сангре. – Да в чем?!
– Даже приятную новость лучше начинать с прелюдии, чтоб сразу поняли, – невозмутимо пояснил его друг. – Тебе следовало предварительно пояснить, как сильно хочется разгрузить нашу дорогую глубокоуважаемую Заряницу от домашних дел и всякой черной работы.
– Ну да, – недоуменно согласился Петр. – Домоправительница-то следить лишь должна, чтоб все метались вокруг, а сама ходить, покрикивать и ключами на цепочке греметь, чтоб ужас на дворню наводить, а она как Фигаро. И полы мыть, и одежду стирать, и посуду после еды надраивать – и везде одна-единственная. Про Изабеллу молчу, но даже ее служанка Забава и то почти ничего не делает по дому, если с нашей Золушкой сравнить.
– Она лекарства Изабелле готовит и с Горыней больше всего нянчится, а когда попыталась пару раз помочь, Заряница ее прогнала.
– Потому как худо работала, – встряла с пояснением девушка. – Неумеха. Нешто полы так моют? Да и готовить она не мастерица.
– Ну да, – пожал плечами Петр. – Вот и выходит, что ты и тут, и там, и вообще повсюду. А это не дело.
– А Липневку пошто помянул? – всхлипнула Заряница.
– Какую еще Липневку?! – возмутился Сангре.
– Ты ж сам поведал, что отправить меня туда хочешь.
– Я вообще-то говорил про наши с Уланом деревни, которые Михаил Ярославич в пользование нам дал, – пробурчал Сангре. – У нас же до них руки никак не доходят, вот я и подумал: может, тебе, как домоправительнице, туда съездить, да марафет, в смысле порядок навести. А ты чего подумала-то?
Заряницу словно прорвало. Вместо ответа она вновь взвыла во весь голос и ринулась обратно в сени.
– А теперь что не так сказал? – мрачно осведомился Сангре.
– Окончательно дошло, как здорово она ошиблась, – пояснил Буланов. – Она ж решила, что ты других нанять решил, а ее уволить и обратно в Липневку отправить.
– Да как она?! – задохнулся от возмущения Петр. – Как ей только на ум пришло?! За кого она меня принимает?! – и устремился было за ней вслед, но не сумел, сноровисто перехваченный за рукав рубахи бдительным другом.
– Охолонись! – хладнокровно посоветовал он. – И ругать не вздумай. У нее ж этот бзик давно, чуть ли не с первых дней здесь. Мы его просто не замечали, так что и сами немного виноваты. Ты вспомни, она и за стол с нами поначалу никогда не садилась, все на дела неотложные ссылалась. От сапожек, что мы ей купили, недели две отказывалась, да и надевает их лишь на торжище и в церковь. А по дому как летает? И при этом все время считает, что мало работает, на шее нашей сидит вместе с больным братом. Молчала об этом, таилась, но в душе-то переживала. И тут ты с этим заявлением. Вот в ней и всколыхнулось.
– То есть мне еще и извиняться надо?! – вспыхнул Петр. – Она меня за жадное дерьмо посчитала, а я должен…
– Дурак, – оборвал его Улан. – Если бы я такое сказал, она совсем иначе восприняла бы, гораздо спокойнее. И никакой истерики бы не случилось, поскольку спокойно дослушала бы до конца и в конце поняла, о чем на самом деле речь.
– Ну, правильно, – буркнул Сангре. – Твои слова она бы вытерпела, ибо…
– Уважает, – перебил Буланов. – А услышать такое от любимого человека – совсем иное.