– Но помни, крыса степная, ежели на попятную пойдешь, я тебе буду делать за твое несуразное поведение очень стыдно. И не только стыдно, – предупредил Петр. – А прежде чем приступать к помощи, ты еще до продолжения судилища, подтвердишь свои добрые намерения, вернув тверскому князю триста гривен, которые у него выманил.
– И гривны тоже?! – жалобно охнул Кавгадый.
– Тю, на тебя, придурок! Нашел о чем сокрушаться, – искренне удивился Сангре. – Гривны – мусор, тебе вышак от хана маячит, уловил? Хотя правильно, не надо возвращать, отдашь их мне, – поправился он, подумав, что Михаил Ярославич чего доброго может и не принять серебро, а потому лучше он сам вернет его князю на обратном пути из Орды.
Кавгадый молча кивнул и заискивающим тоном поинтересовался:
– А когда я получу от тебя подлинную грамотку?
– За нее мы с тобой потолкуем позже, когда закончится судилище и в зависимости от его результатов. Но помни, если Ярославича сделают виноватым, это станет и твоим смертным приговором. Посему думай в первую очередь о том, как добиться того, чтобы тверского князя оправдали, а московский оказался по уши в дерьме.
Кавгадый помрачнел.
– Я не смогу. Ты слишком поздно приехал, гусляр, – честно сознался он. – Надо было раньше, а теперь все зависит от судей и будет так, как скажут беглербег, кади[41] и прочие. – И он виновато развел руками.
– Ой, ну шоб ты так жил, как ты прибедняешься, – возмутился Сангре, передразнив: – Не смогу. Видали придурка? Как гадить, так полными горстями, а исправить – щепотку зажал?! За такую непотребщину можно и зубы по морде разметать. Запомни, чучел, деваться тебе некуда, значит, должен смочь. И вообще, давай не усложнять будущее и сразу условимся: думать буду я, а ты – выполнять!
– A-а… что выполнять? – растерянно спросил темник.
– Научу, не сомневайся, – заверил Петр. – Я мно-огому научить могу, если скотина понятливая. И такому быдлу, как ты, разные знания в башку пинками вколачивать – для меня высший смак. А теперь к делу, но вначале кое-что уточним. Как я понимаю, именно ты заведуешь всеми процедурами на суде? – И, дождавшись утвердительного кивка, Сангре возликовал: – Вот и чудесно. Сделаешь так. Когда начнется следующее заседание… – Петр понизил голос почти до шепота. Втолковав, что ему нужно от Кавгадыя в ближайшее время, он устало вздохнул и поморщившись, поинтересовался: – Кстати, тебя никто не предупреждал, что летом в Поволжье шубы летом носить не нецелесообразно. От тебя так несет, что козел по сравнению с тобой – бочка духов шанель номер пять. Ты в каком веке последний раз свою степную пижаму менял, гамадрил безрогий? – и он устало махнул рукой. – Ладно, вали отсюда побыстрее, а за остальными инструкциями завтра приедешь.
Кавгадый послушно кивнул и… шагнул в сторону валявшегося поодаль ножа, выбитого Сангре из его руки во время нападения. Однако Петр остановил темника и сам поднял нож с кошмы. Лезвие было длиной… Короче Рембо слюной захлебнулся бы от зависти. Деловито опробовав его остроту, Сангре полюбовался изукрашенной рукоятью с крупным синим камнем в навершии, и удовлетворенно пробормотал:
– Вещь редкостная. И цены немалой. Жаль, без червленой змейки, и глазков-изумрудиков не видать, но я не Фокс, мне и без них сойдет.
Он бесцеремонно вынул из-за пояса темника нарядные ножны, вложил в них клинок и по-хозяйски засунул себе под кушак, пояснив:
– Пусть это будет твоим подарком мне. Мы ж с тобой – кунаки, сам сказал, потому в знак дружбы обменялись дарами, а то Михаил Ярославич нипочем не поверит, что мы скорешились.
– Как… обменялись?! – опешил Кавгадый и удивленно поглядел на свои пустые руки. – А ты меня чем одарил?
– Ну ты и наглец! – умилился Петр. – Да я ж тебе, твари, только что самое драгоценное вручил: жизнь твою поганую. Или ты ее ценишь дешевле этой ржавой железяки с кусками разноцветных стекляшек?
Темник что-то произнес, но на сей раз по-татарски. Судя по тону, это было ругательство, тем более в нем прозвучало знакомое Петру слово «шайтан».
– Никак решил ответить мне презлым за предобрейшее? – упрекнул его Сангре. – Эх, твое счастье, что я живу строго по заповедям господним, как подобает истинному христианину, а потому благословляю проклинающих меня. А уж тебя, ставшего моим ближним, поверь, я и вовсе возлюблю отныне столь пламенно и жгуче, чтоб всякий раз, вспоминая мою любовь, у тебя на глазах появлялись слезы. От умиления.
Кавгадый, не выдержав, выдал еще одну длиннющую тираду по-татарски. Сангре терпеливо выслушал, одобрительно кивнул и осведомился:
– Отвел душу? Вот и молодца. А теперь давай обнимемся и выйдем наружу, а то князь почему-то усомнился, будто я такой обаятельный гусь, что могу с любой поганой свиньей вроде тебя договориться. – И он бесцеремонно подпихнул темника в спину.