Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— А что произошло, Эль-Кадур? — снова заговорила она. — Я ничего не помню… Где мы?.. Что за стрельба над головой? Ты не слышишь этот грохот, от которого у меня раскалывается голова?

— Мы в каземате, синьора, и нам не страшны ни пули, ни турки.

— Турки! — вскричала она, приподнимаясь и пытаясь сесть, и глаза ее вспыхнули огнем. — Турки! Фамагуста пала?

— Пока еще нет, синьора.

— А я валяюсь здесь, когда другие идут на смерть?..

— Ты ранена…

— Верно… Вот здесь очень больно. Меня ранили мечом или пулей? Я совсем ничего не помню.

— Кусок камня пробил твою кирасу.

— Боже мой, ну и грохот!

— Турки снова пошли в атаку.

Герцогиня еще больше побледнела.

— Город сдали? — с тревогой спросила она.

— Не знаю, синьора, но мне в это не верится. Я все время слышу выстрелы кулеврин с бастиона Сан-Марко.

— Эль-Кадур, пойди посмотри, что там происходит.

— А как же ты? Как я могу оставить тебя одну?

— Ты нужнее там, на бастионе, чем здесь.

— Я не решусь, госпожа, оставить тебя.

— Иди, — властно повторила герцогиня, — иначе я встану и сама выйду из укрытия, пусть даже и умру по дороге. Сейчас ужасный момент, все воины Креста сражаются, а ты отрекся от пророка и стал таким же христианином, как и я. Иди, Эль-Кадур, я этого желаю, и убивай неверных, убивай врагов нашей религии.

Араб опустил голову, в нерешительности посмотрел на нее повлажневшими глазами, потом вытащил из ножен ятаган и бросился из каземата, бормоча на ходу:

— Да поможет мне бог христиан спасти мою госпожу!

6 Кровавая ночь

Пока араб бегом добирался до бастиона Сан-Марко, стараясь держаться поближе к домам, чтобы не попасть под ядра, которые дождем сыпались на город, пробивая крыши и обламывая деревья, турецкие орды, все-таки перейдя равнину, несмотря на шквальный огонь христиан, приступили к штурму.

Фамагусту окружало облако из огня и железа, и этот круг медленно, но верно сужался и сужался.

Главный удар был направлен на бастион Сан-Марко. На его полуразрушенные башни и стены, с улыбкой бросая вызов смерти, взбирались все новые толпы осаждавших.

Хотя янычары понесли огромные потери и равнина была усеяна их мертвыми телами, они наконец вплотную подошли к неприступному бастиону, уже частично разрушенному минами. Этот передовой отряд бросился в рукопашный бой и принялся с неукротимой силой теснить отряды словенцев и критян, защищавших бастион. А тем временем албанцы, азиаты и дикие сыны Аравийской пустыни карабкались на башни, пытаясь их захватить.

Неверные лезли по отвесному эскарпу и развалинам бастиона со злостью голодных тигров и ловкостью обезьян. Держа в зубах ятаган, а в руке саблю, они закрывались железными щитами, украшенными конскими хвостами и серебряными полумесяцами.

Картечь расстреливала их почти в упор, внося в их ряды смятение, но живые перешагивали через мертвых и умирающих, и ряды снова смыкались, голося что есть мочи:

— Убивайте! Истребляйте! Этого желает пророк!

И отборные янычары, все как один ветераны, познавшие цену венецианским мечам на Кипре, на Черном море и на земле Далмации, шли в атаку с улыбкой на устах, с улыбкой голодного дикого зверя, жаждущего христианской крови. В своем слепом фанатизме они верили, что за сверканием неприятельской стали им откроются прекрасные лица гурий в раю, обещанном пророком. Что была для них смерть, если их, отважных воинов, ожидали нежные объятия небесных дев! Ведь они умирали на поле боя, отважно защищая Полумесяц! Разве Магомет не обещал им рай? И они наступали с яростным упорством, производя невероятный шум, бешено потрясая сверкающими саблями, а за их спинами, вся в дыму, виднелась равнина, и артиллерия грохотала, не умолкая ни на секунду, покрывая Фамагусту раскаленными пулями и каменными ядрами.

Христиане стойко выдерживали натиск несметных полчищ. Воодушевленные присутствием губернатора, чей голос, отдававший приказы, перекрывал артиллерию, они оказывали сопротивление, достойное восхищения.

Сплотившись на бастионе, они сформировали железную стену, которую не могли пробить турецкие сабли. Они орудовали палицами, сминая щиты и шлемы с гребнями, наносили сокрушительные удары мечами, снося головы и отрубая руки, пиками и алебардами пронзали врагов насквозь, в упор расстреливали из мушкетов, а кулеврины поливали их картечью, сея смерть.

Это была титаническая, гигантская схватка, вселявшая ужас и в осажденных, и в осаждавших.

Тем временем и на других бастионах и башнях шел ожесточенный и кровопролитный бой. Албанцы и рекруты из Малой Азии, в ярости от стойкого сопротивления осажденных и от собственных крупных потерь, отчаянно пытались штурмовать стены, подтаскивая бесчисленное количество лестниц, но лестницы тут же оказывались сброшенными в ров вместе с теми, кто по ним лез.

С этой стороны крепости резня достигала такого накала, что по эскарпам струилась кровь, словно на зубцах крепостной стены закололи тысячи быков. Турки гибли целыми отрядами, застреленные из мушкетов, зарубленные мечами, проткнутые копьями, но на их месте сразу же с тупым упорством оказывались новые бойцы.