Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Не отчаивайтесь, господин, — сказал араб. — Я не откажусь от своих ночных вылазок, пока не узнаю, где его держат. Но узнать, что он жив, — уже немало.

— Но у тебя нет тому доказательств, мой добрый Эль-Кадур.

— Это правда, но, если бы его убили, в лагере наверняка бы об этом знали.

— Но тогда почему они так тщательно скрывают, где он?

— Не знаю, господин.

В этот момент ночную тишину разорвал ужасающий грохот.

В турецком лагере взвизгнули трубы и зарокотали барабаны, раздались крики и выстрелы.

Словно по волшебству, зажглись тысячи и тысячи факелов, и по широкому полю побежали огоньки, собираясь там, где возвышался шатер великого визиря, главнокомандующего турецкой орды.

Капитан Темпеста, Перпиньяно и Эль-Кадур тотчас приникли к парапету, а часовые христиан затрубили тревогу. Венецианские воины выбежали из казематов, где они отдыхали, похватали оружие и устремились к стенам города.

— Турки готовятся ко всеобщему наступлению, — сказал Капитан Темпеста.

— Нет, господин, — спокойным голосом отозвался араб. — Это восстание в турецком лагере, оно готовилось вплоть до сегодняшнего утра и вот теперь началось.

— Восстание против кого?

— Против великого визиря Мустафы.

— Но какова цель восставших? — спросил Перпиньяно.

— Заставить его возобновить осаду города. Войска уже восемь дней бездействуют, и они ропщут.

— Ну да, мы это заметили, — сказал Перпиньяно. — Может, великий визирь заболел?

— Да нет, он в добром здравии. А вот сердце его в цепях.

— Что ты хочешь этим сказать, Эль-Кадур? — спросил Капитан Темпеста.

— Его очаровала девушка-христианка из Канеи. Визирь в нее влюбился, и не исключено, что это по совету красавицы он дал нам передышку.

— Разве женские глаза могут иметь такое влияние на жестокого воина? — заметил лейтенант.

— Говорят, она удивительная красавица. Однако я не хотел бы оказаться на его месте, ибо все войско требует ее казни, потому что считает ее единственным препятствием военным действиям.

— И ты думаешь, визирь подчинится требованиям своих солдат? — спросил Капитан Темпеста.

— Вот увидите, он не осмелится упорствовать, — ответил араб. — У султана повсюду свои шпионы, недаром он сразу узнал о недовольстве среди воинов. Он не преминет послать главнокомандующему шелковый шнурок, а вы знаете, что это означает: либо встать по стойке смирно, либо повеситься.

— Бедная девушка! — с сочувствием воскликнул Капитан Темпеста. — И что же дальше?

— Когда красавица прекратит свое существование, можете сразу ожидать бешеного штурма. Орды мусульман устали от долгой осады, они, как бурное море, обрушатся на Фамагусту и все сметут на своем пути.

— Мы будем готовы встретить их так, как они того заслуживают, — сказал Перпиньяно. — Наши шпаги и кирасы крепки, и сердца наши не дрогнут.

Араб с тревогой посмотрел на герцогиню, покачал головой и произнес со вздохом:

— Их слишком много.

— Ну, по крайней мере, они не двинутся на штурм города неожиданно.

— Я всегда сумею вас вовремя предупредить. Мне вернуться в турецкий лагерь, господин?

Капитан Темпеста не ответил.

Облокотившись о парапет, он вслушивался в грозные крики осаждавших и беспокойно вглядывался в мириады факелов, лихорадочно двигавшихся вокруг шатра великого визиря.

В этом гуле, похожем на шум моря в штормовую погоду, ясно выделялись тысячи голосов, которые ритмично скандировали:

— Смерть рабыне! Выдайте нам ее голову!

Потом крики и вопли перекрыли звуки труб, дробь барабанов и выстрелы. Голоса смешались в один оглушительный рев, словно в лагерь неверных внезапно сбежались легионы диких зверей из всех африканских и азиатских пустынь.

— Господин, так мне вернуться в лагерь? — повторил свой вопрос араб.

Капитан Темпеста вздрогнул и отозвался:

— Да, ступай, мой добрый Эль-Кадур. Воспользуйся коротким затишьем и не прекращай поисков, если хочешь видеть меня счастливой.

В глазах сына пустыни промелькнула тень бесконечной грусти, и он произнес с покорностью:

— Я сделаю все, что вы хотите, господин, чтобы увидеть, как улыбаются ваши прекрасные губы и со лба исчезают морщинки.

Капитан Темпеста знаком велел лейтенанту остаться и проводил араба к парапету бастиона.

— Ты сказал, капитан Лащинский жив.

— Да, синьора, и, похоже, умирать не собирается.

— Следи за ним.

— Чего вы боитесь, хозяйка? Чем опасен этот отступник? — спросил араб, угрожающе выпрямившись во весь рост.

— Я чую в нем врага.

— А с чего бы ему вас ненавидеть?

— Он догадался, что я женщина.

— Может, он в вас влюбился?

Лицо Эль-Кадура вдруг исказила гримаса гнева.

— Кто его знает. Может, он ненавидит меня, потому что я, женщина, победила в поединке Дамасского Льва, а может, тайно влюблен. Человеческую душу понять нелегко.

— Виконт ЛʼЮссьер — да, но этот поляк — ни за что! — дрожащим голосом сказал араб.

— Ты, значит, решил, что я могу полюбить этого авантюриста?

— Никогда даже мысли такой не было, но если… У Эль-Кадура есть на поясе ятаган, и он по рукоять воткнет его в грудь отступника.

В этот миг на лице дикого сына Аравийской пустыни отразился такой гнев и такое отчаяние, что Капитан Темпеста был потрясен и тронут.