Капитан идет по следу

Сейчас же рядом с Ососковым вырос Анчугов, сказал подчеркнуто вежливо:

— Сядьте, Андрей Егорыч. И отвечайте на вопросы честью. Мы ничего обидного не говорим.

— Гладко стелешь, да кочковато спать, — усмехнулся кузнец. — Деньги шабра Сартакова. На мотоцикл давал. И шелк — ему.

Анчугов вопросительно посмотрел на Смолина, и капитан, поняв его взгляд, кивнул головой:

— Поезжай, Иван Сергеевич.

— Я хотел бы задать вам еще один вопрос, Ососков, — сказал Смолин, когда дверь за Анчуговым закрылась. — Покойный Агулин был, кажется, вашим другом?

— Был.

— Почему же вы не помогли тушить пожар, когда горел его дом?

Кажется, только теперь кузнец стал догадываться, почему его задержали и привели в милицию. Он опустил голову на ладони и сказал хрипло и расстроенно:

— Болен. Понимаете? Глаза болят!

Смолин попросил кузнеца подождать у дежурного.

Через час вернулся Анчугов. Он успел побывать в поселке и в областной клинической больнице. Все, что говорил кузнец, оказалось правдой.

Первая версия оказалась несостоятельной.

Странно, но слова лейтенанта обрадовали Смолина. Ему почему-то стало приятно, что этот мрачноватый и нескладный человек оказался невиновен, и первая же проверка убедила следователя в этом.

Пожав Ососкову руку, Смолин сказал весело и совершенно искренне:

— Поезжайте, Андрей Егорыч, к своей жене и больше не беспокойте ее внезапными отъездами!

Послав Анчугова к дому часовщика сфотографировать следы автомашины, о которых звонили из автоинспекции, капитан уехал в поселок.

Еще около двух дней ушло на проверку второй догадки.

Часовые мастера Беловол и Трубников тоже оказались невиновны. Привезенные к Смолину участковым милиционером, они сообщили, что между девятью и двенадцатью часами ночи второго июня были в гостях у знакомых на другом краю поселка.

Смолин поочередно вызвал на допрос всех людей, бывших в ту ночь на вечеринке. Он подробно спрашивал у каждого из них, кто во что был одет, кто за кем пришел и ушел из дома, что говорили. Все свидетели отвечали похоже.

Сомнений не было. Все это бесспорно доказывало алиби часовщиков.

Оставался Третьяк.

Его задержали на городской толкучке. Сидор — длинный и нескладный человек — похаживал по базару, посвистывал, отчего на его шее постоянно двигался кадык. Третьяк, должно полагать, чувствовал себя здесь, как зяблик в конопле. Он переталкивался с людьми и сыпал прибаутками.

Увидев перед собой капитана милиции, Сидор взял под козырек, сказал что-то такое относительно своей любви к работникам порядка и очень удивился, узнав, что работники эти пришли сюда именно за ним.

— Вот те и раз! — бормотал Третьяк, семеня впереди Бахметьева. — Век живи, век тужи, помрешь — повеселеешь!

Потом Сидор сделал вид, что ему грустно и стал уверять Бахметьева, что житейское море преисполнено подводных каменьев и что ему, Сидору Третьяку, везде плохо и негде жить.

Развалившись в машине и покуривая дешевую папироску, Сидор насмешливо бормотал:

— Господи Иисусе, — вперед не суйся, назади не оставайся, а в середке не болтайся. Разве ж угодишь начальству?

У Смолина он браво вскинул ладонь к кепочке и отрапортовал:

— Сидор Михеев Третьяк, образца одна тыща девятьсот четырнадцатого года. Несудимый.

— Зря.

— Что зря? — забеспокоился Третьяк. — Несудимый?

— Зря шумите. Мозоли на языке натрете.

— А-а, — успокоился Сидор. — Помолчать могу.

Смолин присматривался к этому пожилому шатуну и видел, что за маской веселого и спокойного человека проглядывает на его небритом лице страх.

Остановившись против Третьяка, капитан спросил:

— Профессия у вас есть? Специальность какая-нибудь?

— А как же? Часы делаю.

— А кровь откуда?

— Какая кровь?! — испуганно отступил Третьяк. — Сурик или эмаль — может, а кровь, — откуда же кровь?

Искоса осмотрев рукава и лацканы истертого пиджака, на которых запеклись бурые пятна, Сидор неожиданно улыбнулся, показывая стальные зубы:

— Озадачили меня, как поленом в лоб. Это подрался я. Из носа текло.

Поглядев на Смолина и ничего не прочтя на его лице, Третьяк вздохнул и стал аккуратно выворачивать карманы брюк и пиджака. Он выложил на стол Смолина разные отверточки, напильнички, крохотные кусачки и многое множество других часовых инструментов. Сверху поместил зеленую трехрублевую бумажку и развел руками:

— Все.

— Откуда инструмент?

— Батин подарок. С детства таскаю.

Отправив Третьяка к дежурному, Смолин поехал в поселок. Пробыв около получаса в больнице, капитан остановил машину у дома кузнеца Ососкова.

Дочь Андрея Егоровича — единственный человек, видевший, как ночью из калитки Агулина выходил неизвестный, готовилась к экзаменам и сначала отказалась поехать с капитаном. Но отец молча взглянул на нее из-под жидких бровей, и девушка проворно направилась к машине.

У дежурного по управлению девушка мельком взглянула на Третьяка и вышла к Смолину, ожидавшему в коридоре.

— Он, стало быть, и есть, — неуверенно сказала она. — Его фигура. А там кто знает?

Поднявшись к себе, капитан вызвал задержанного.

— У меня к вам всего один вопрос, Сидор Михеевич. Вы лечились в поселковой больнице. Меня интересует, что вы сдали кастелянше на хранение?