Дверь родительской квартиры, конечно, уже была другой. Стена монолитного металла с небольшой ручкой и несколькими личинками под замки. Тяжелая, противовандальная, противопожарная, с торчащими в трех местах видеообъективами. С тех пор как умерла мама, в квартире никто не жил. Док распорядился поставить дверь, сделать генеральную уборку. Раз в неделю приходила домработница, поддерживавшая квартиру в идеальном жилом состоянии.
Док не был здесь два года. Сухой воздух – окна плотно закрыты. Знакомый с детства запах: немного сандала, немного чабреца, следы нафталина, совсем чуть-чуть газа. Док открыл кухонное окно. Поставил чайник. Налил рома. Начал было набивать трубку, но задумался и отложил в сторону. Он никогда не умел принимать логически обоснованных решений, не знал, как это – взвешивать «за» и «против». Жил интуицией. Бабушка говорила: это калькулятор можно обмануть, на ноль подели, его и зашкалит, а человеческая душа – не буриданов осел, она заранее все знает, слушай ее, и не ошибешься никогда, только слушай.
Дока никто не торопил. Дока никто не заставлял. Ему просто-напросто нужно было озвучить себе уже принятое внутри решение. Он вспомнил Лазаря Ароновича Бехмана. Лазарь преподавал у них в институте марксизм-ленинизм. Лет ему было уже под семьдесят. Читал лекции на потоке, а в группе, где учился Док, еще и вел семинары. Однажды, после лекции о роли личности в истории, Док с Валькой подошли к профессору:
– Лазарь Аронович, простите. Мы не поняли. Так что же первично – история или личность?
Лазарь прищурился на них через тяжелые линзы очков и сказал совершенно будничным, не лекторским, тихим и спокойным голосом:
– Если вы хотите знать, что думает по этому поводу марксистско-ленинская философия, то вам следует заглянуть в только что сделанные – надеюсь, сделанные, – он хитро, по-лисьи, улыбнулся, – конспекты сегодняшней лекции. Если же вас интересует мое мнение, вне всяческого официоза… – он замолчал, очевидно, взвешивая каждое будущее свое слово, – …так вот, молодые люди. Вы собираетесь стать врачами. Медицина служит человеку только тогда, когда она одновременно служит Богу. Да, да! – он хрипло рассмеялся. – У нас тут не курс научного атеизма, поэтому совесть моя чиста. В проявленной Вселенной личность есть всего лишь один из ликов Творца этой Вселенной. А коль скоро так, личность творит историю. А история, безусловно, вносит свои коррективы в становление, развитие и существование личности. Но все равно первичен Творец. Надеюсь, вы понимаете, что это субъективный идеализм?
И, не дожидаясь ответа, завершил мысль:
– У вас всего два выхода. Первый – вы можете заклеймить меня за пропаганду чуждого нашему государству и обществу учения. И второй – все же задуматься, что на самом деле скрывается за схемами, догмами и формулировками. В первом случае вы управляемы. Во втором у вас есть шанс стать управителями.
Буквально через месяц Лазарь Аронович умер. Теперь-то Док понимал, почему профессор марксизма-ленинизма так им ответил: потому что ему было уже нечего терять. А когда человеку нечего терять, он говорит правду – не задумываясь над возможными для себя последствиями.
В дверь позвонили. Док открыл. За порогом стоял курьер из доставки ресторанной еды – Док заказал ее по телефону на одном из светофоров. Машинально жуя вкуснейший стейк с картошкой – и не чувствуя его вкуса, – Док в который раз вспомнил ту лавочку в саду Мандельштама, ливерную колбасу и булку.
Валька повернулся к Доку с куском ливерной во рту. Прожевал, спросил:
– Чё херней страдаешь, дефективный? Боишься? Тебе уже поздно бояться. Да и мне тоже. Отбоялись. Не бойся – я с тобой.
Глава 20
Машинально пережевывая бутерброд, Андрей сидел в своем номере на диване перед телевизором. Ящик что-то бодро и громко вещал на непонятном местном. На самом деле сейчас ему не были нужны ни этот номер, ни телевизор с накрашенной, похожей на сороку-ворону утренней теткой, ни бутерброд. Он вернулся в «Саут Кост» в двадцать минут седьмого. Хотел было заснуть, но где там! Два «жита-на» подряд здорово «дали по шарам», а потом долго отзывались тахикардией и неприятным, тревожным щекочущим холодком по коже. Компьютер включил, безразлично погонял вверх-вниз по экрану заголовки писем с правками, пришедшими за ночь из Москвы. Не стал даже открывать – не то что читать и вникать.