Кандидат на выбраковку

Иногда кто-нибудь вступал с Френкелем в полемику, и начинались язвительные вопросы. Женю спрашивали, если он владеет такой «чудодейственной» методикой, то почему до сих пор не смог вылечить себя самого. На это Женя отвечал, что его заболевание очень «загадочное», и что ни врачи, ни он сам до сих пор никак не могут его определить. А поскольку он не знает ничего о своем заболевании, то, значит, и вылечить себя самого он пока не может.

Говорил он всегда очень громко и длинно. Его нисколько не интересовало, какое мнение о нем складывается у собеседника.

При всем этом он был совершенно безобиден. Мужики, лежавшие со мной в палате, называли его «балаболом» и терпели. Терпели ровно до того момента, пока от его невероятно длинных монологов не начинали «плавиться» мозги. Тогда Евгения Александровича очень откровенно посылали по-русски... После такого «посыла» Френкель уходил, так же как и входил, гордо подняв голову и устремив вперед бороду. На следующий день он возвращался, и все повторялось снова.

После каждого такого посещения в палате начинались разговоры о евреях. Как правило, все было безобидно и сводилось к пересказам анекдотов. Но иногда начинались и очень нехорошие пересуды, пропитанные необъяснимой злобой.

Женя очень любил поговорить о своем заболевании. Как он уверял, его позвоночник с какого-то времени начал терять гибкость, в нем идут странные процессы, похожие на «остекленение», а между позвонков появляются наросты, которые доставляют ему невыносимую боль. Женя почему-то очень любил поговорить о своей боли. Боль, его таинственное заболевание, всякие чудодейственные методы лечения и нераскрытые возможности человека были постоянными темами Жениных монологов.

* * *

Теперь его лицо внезапно появилось в проеме двери моей московской палаты.

– Антон, привет! – На лице радостная улыбка. – Антон, ты меня узнаешь?

Это был он. Евгений Александрович Френкель собственной персоной. Нисколько не изменившийся. Так же, как он это делал всегда, Женя влетел в палату и заметался. Больницы строились везде по однотипным проектам и были похожи одна на другую. Евгений Александрович, так же как и я, много покочевал по лечебным заведениям и в палатах, схожих между собой, у него имелся свой, хорошо протоптанный маршрут.

Он прошелся от двери до окна раз семь. Мои соседи по палате были несколько обескуражены его активностью, и мы вчетвером с недоумением наблюдали за бешеной ходьбой этого человека. Я уже знал, во что обычно выливаются Женины посещения. И очень опасался неприятных сюрпризов. В нашей палате в то время лежал Вячеслав Михайлович – мужчина за пятьдесят. Он был высокого роста, с очень густой черно-седой шевелюрой.

* * *

Это случилось в тот день, когда его положили в нашу палату. Было время обеда. После того как раздали тарелки с едой, все принялись за еду. Вячеслав Михайлович посмотрел сначала на «безрукого» меня, потом на тумбочку, на которой стоял мой обед. Потом еще раз – на меня. Потом встал со своей кровати и подошел ко мне.

– Знаете, я сейчас сыт, дома поел. Давайте я вас покормлю, – сказал он мне и, сев на стул, взял с тумбочки тарелку с супом.

Честно говоря, я в тот момент чуть не расплакался. Это было время, когда я не мог себя вообще обслуживать. А мой дурной характер создавал своему хозяину дополнительные проблемы. Мне трудно было просить, и, если я мог перетерпеть, я терпел. В тот период я ел только тогда, когда кто-то подходил ко мне и предлагал помощь. Иногда меня кормили медсестры. Иногда это были студенты, приходившие на практику. Всегда было по-разному. К тому моменту, когда Вячеслав Михайлович взял в руки мою тарелку, я не ел уже почти два дня, не считая пары ложек каши, которую мне скормила студентка на завтрак в то утро. В предыдущий день я не ел вообще. Видимо, Вячеслав Михайлович сумел что-то рассмотреть в моих алчущих глазах.

И весь тот короткий период, пока он проходил обследование, я питался нормально. Помощь он предлагал сам. Я ни разу его не попросил. Также он делился тем, что ему приносили иногда из дома. Он был единственным москвичом в нашей палате.

Вячеслав Михайлович был еще и атеистом. Об этом почему-то он сообщил почти сразу, в момент своего знакомства с нами. Он с негодованием отзывался о всяких сверхъестественных явлениях и о людях, заявлявших о себе, что они могут лечить все заболевания, исправляя «ауру», или уходят в астрал и тому подобное.

* * *

Вот как раз об этом я и вспомнил, глядя на бегающего по палате Евгения Александровича. Я с некоторым волнением думал о том, на кого сейчас может пасть его выбор.

Внезапно Евгений Александрович остановился возле кровати Абдула Гани.

– Ты кто? – резко спросил он. Это стало для застенчивого афганца такой неожиданностью, что он вдруг закашлялся.

– Ви о чем спрашиваэшь? – Абдул Гани начал говорить с очень сильным акцентом – он заволновался.

– Я спрашиваю, ты кто по национальности? Откуда ты? – Женя разговаривал, как будто знал парня всю жизнь. И с каким-то непонятным чувством превосходства.

– Я приехаль из Афганистан. А вам зачем?

– Мне просто интересно. Ты там воевал?