Канарский вариант

Кроме того, не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, но главное его дело состояло в том, чтобы исполнять приказы и распоряжения тех, кто сделал своим бизнесом охрану государственной и общественной безопасности. А к побочным доходам тех сиятельных лиц настоящий эпизод, видимо, на сей раз отношения не имел.

От своей причастности к перевозке наркотиков мы с Тофиком категорически отреклись, легко выдержав поверхностное дознание на месте изъятия криминального груза.

Затем нас развели по отдельным кабинетам портовой таможни, где начался активный допрос.

— Вы отправляли машины? — напирал на меня следователь.

— Да.

— При каких обстоятельствах в них могла быть заложена контрабанда?

— Ну, на станции, например, при инспекции…

— На какой станции?

— Не знаю, машины собирал и проверял дилер, я ни при чем…

— Имя дилера!

— Алик Рабинович.

— Молодой человек, здесь не вечер сатиры и юмора…

— Он так представился. Но если вам не нравится это имя, я знаю, много других…

— Адрес! Телефон!

— Дилера?

— Ну ваш-то известен…

— Надо поискать, возможно, я выбросил… Впрочем… — Я дал ему телефон питейного заведения со стриптизом под названием «Titty twister», что в вольном переводе означало «Веселые сиськи».

— Это домашний? — спросил следователь деловито.

— По крайней мере, его подзывали практически круглосуточно…

— Так. Значит, вы хотите сказать, что машины вам поставлял совершенно неизвестный человек? Ранее с вами незнакомый?

— Совершенно в «десятку». А какая мне разница, кто пригонит машины? Пригнал, я заплатил и — гуд бай! Кстати, может, в те «линкольны» еще до него кто-то дурево заложил… А потом спалился, положим, на ином жизненном вопросе, оставив наследство… Вы же американское кино смотрите, там такое сплошь и рядом… А вдруг, кто-то из морячков чего учудил? Машины шли в трюме, доступ к ним был свободным…

— Судимы?

— По упраздненным для наказания ситуациям.

— Но эта не упразднена, не надейтесь!

— Правильно говорите! Согласен. Наркотики — зло.

Я дерзил, хотя вторым планом с черной тоской в душе понимал, что влип в дерьмо серьезное, загадочное и отсюда, вероятно, поеду в следственный изолятор, на хлеб и водицу, где обработают меня так, что весь гонор сойдет через сутки и, кто знает, может, придется описать ситуацию такой, какой она и была.

С одной стороны, сдать Аслана и Валеру, устроивших эту подставу, определенно стоило, да и к наркобизнесу имелось у меня отвращение принципиальное, однако из огня следствия вполне возможным представлялось угодить в полымя разборок с мафией, способной обвинить меня в сотрудничестве с ментами — абсолютно непростительном, поскольку кому-кому, а мне-то уж полагалось знать, что контрабанда в данной ситуации носит характер «бесхоза», моих «пальчиков» на ней нет, а потому нет и поводов для откровенности с правоохранителями. Главным же лейтмотивом разборок наверняка бы выступал аргумент бесплатной «крыши», чьи прошлые услуги моментально выставились бы мне в счет с умопомрачительными процентами.

А потому, и угоди я в острог, куда лучше было сидеть, крепясь, один месяц в заточении, чем потом годами скрываться от мести бандитов.

Промурыжив меня расспросами, следователь протянул мне на подпись подписку о невыезде и выпустил на свободу — то бишь в зал ожидания морского порта, где томился взволнованный Соломоша, сообщивший, что тоже подвергся допросу, что он в шоке, и, спрашивается, как все случившееся воспринимать?

— Где Тофик? — задал я немаловажный вопрос.

Из дальнейших Соломоновых пояснений выяснилось, что нашего азербайджанского друга увезли в каталажку, бригада водил испарилась в предчувствии неприятностей, замечательно у них развитом; а мы же подвисли в Питере на неопределенный срок, и все, что теперь остается, — ехать в гостиницу и заливать горе крепкими алкогольными напитками.

Следуя с Соломошей в такси, наверняка управляемом агентом контрразведки, я, отвечая на вопросы партнера, задаваемые из соображений — хе-хе! — конспирации на английском языке, придерживался канвы той же самой версии, что была изложена мной следователю.

Соломон, недоверчиво щуря глаз, напирал на всякого рода подробности, и мне пришлось выразительно кивнуть ему в сторону водителя, чьи уши отчетливо шевелились, ловя каждое наше слово, после чего мой компаньон удрученно замолк, глядя на грязненькую воду Невы, видневшуюся за гранитным бруствером набережной.

Прибыв в гостиницу, Соломоша лихорадочно принялся собирать вещи, с категорической интонацией выговаривая, что ни к каким темным делам отношения не имел и не имеет, подписок никому не давал, московские дела не бросишь, задерживаться в северной унылой столице ему нет резона, а дорогу к следователю я способен преодолеть без его помощи. Кроме того, им была выражена крайняя озабоченность по поводу его, Соломона, денежных средств, находящихся на моем банковском счете.

— Зря торопишься, — заметил я. — Прибудешь сейчас в лапы мафии, запутаешься в объяснениях, истощишь нервную систему… Сиди пей коньяк, завтра в Эрмитаж сходишь, повысишь культурный уровень…