Камуфлет

Голова разлеталась на осколки праздничным фейерверком. Но ледяная вода на затылок и водка с подсохшей коркой хлеба творят чудеса. К тому же сонливость как рукой сняло.

Родион Георгиевич пошатался побитым привидением среди разрухи, до которой Софья Петровна даже не коснулась. Супругу, задремавшую в спальне, будить не решился и отправился в милый сердцу уголок – рабочий кабинет.

Тут следы обыска выглядели обычным беспорядком. Стоило переложить стопку бумаг с кресла на пол, как уборку можно считать поконченной. А все потому, что Глафира прибиралась в его кабинете только перед Пасхой и Рождеством, а в остальные дни почетная миссия ложилась на главу семейства. И там бесследно пропадала. Ну, к чему лишний раз убираться, если с вершин Сократа вся наша жизнь – пыль случая. А беспорядок раз в столетие может приносить ощутимую пользу. Пожалуйста – раритеты следствия не пропали! Записка из ковчежца и письмо рогоносцу валялись посреди стола непризнанными.

Коллежский советник выбрал оточенный карандаш и грифельной линией вычеркнул анаграммы П.А.О. и К.В.М. Менелай и Аякс отправились в ладье Харона. Где-то рядом с ними примостился «обрубок». Только кого вычеркивать из списка содалов?

Из кармана пиджака явилась последняя записка Одоленского, не прельстившая ночных грабителей. В ней упоминается какой-то В.В.П. Похожая анаграмма числится за Парисом. Первый вопрос: один ли и тот же это человек? И второй: мог ли он превратиться в «обрубок»? Вероятность крайне мала: что же это за тайная организация, которая уничтожает своих членов? Название, конечно, обязывает проливать кровь, но не ведрами же! А ведь «Primus sanguinis» замыслили что-то крупное, недаром охранка и стража Е.И.В. нервничают. Как же содалы справятся, если перебьют своих? Да и все три смерти, если, конечно, «чурку» поставить в один ряд, вызывающе странные. Зачем отрывать головы редкими взрывчатками?

Что несомненно в появлении записки? Подбросили ее Берсу с простой целью: заставить появиться на месте преступления. Другой вопрос: зачем это нужно убийце. Логика находит один, довольно примитивный, ответ: только затем, чтобы Ванзаров увидел Николая Карловича. А это для чего? Логический тупик. Придется вернуться к жертвам.

Допустим, их объединяет месть: око за око, зверство – за жестокость. Тогда неведомый мститель самолично возродил древний закон Рима времен раннего христианства. По нему мужеложцев карали отсечением головы. Такая смерть содалов имеет логику. Но верится в нее меньше всего: должен быть некто, покрытый мраком неизвестности, знающий всех и всех карающий. Не человек, а демон мщения. Нет, графу Монте-Кристо на наших полях не развернуться. Должно быть другое объяснение, простое.

Положим, «чурку» срубил Одоленский. Если это Тальма-Рябов – тогда все просто. Князь порешил своего любовника, а другой любовник балерунчика отомстил. Сюда не вяжется ковчежец, взрывчатка на шее, Софья Петровна и возня на извозчиках.

Или, положим, Одоленского разделал Меншиков. За это говорит способ преступления, доступный только саперу, затем его кое-как, но опознала прислуга, а еще он мужеложец, и это объясняет наготу князя. Даже участие их в «Первой крови» не помеха разыграться отелловым страстям. Не укладывается только одно: виртуозная смерть Меншикова.

Штабс-ротмистр ну никак не рассчитывал расстаться с жизнью, несмотря на все красивые слова. А значит, в последние секунды понял нечто. Видимо, что его сделали разменной пешкой. Это Кириллу Васильевичу не понравилось, и он попытался что-то сказать. Предупредить.

Что он успел выговорить? «Он», «нас» и «убьет». То есть некто убьет всех? Не указывает ли это прямо на самого тайного руководителя, который и список написал, и в ямку закопал? И кто же он, в самом деле?

Вывод: пока преступник невидим – новых жертв избежать трудно. Опасность угрожает и семейке любителей уголовно-литературной романтики не меньше.

В гостиной загрохотал телефонный аппарат.

Родион Георгиевич побил рекорд скорости по ночному подбеганию к звонку и чуть не вырвал рожок с корнем. На том конце послышался голос Лебедева. Против обыкновения криминалист был серьезен и попросил спуститься через четверть часа к воротам. Но успел даже раньше жильца, нетерпеливо топая каблуком.

– Что играл перед смертью Меншиков? – резко спросил он, когда Ванзаров спустился.

– Э-э-м… ну… кажется… Вивальди…

По секрету говоря, Ванзаров разбирался в музыке как свинья в апельсинах.

– Что именно?

– Ну и вопросы в полночь!

В памяти возникла спасительная картинка: Софья Петровна за пианино, ноты развернуты, исполняется нечто бравурное. Как называется пьеса?

– Кажется, «Времена года»…

– Это вот это: «трам-пум-пум, трам-пум-пум»?

– Вероятно… Могу ли знать…

– Теперь все понятно, – Лебедев выхватил сигаретку.