Камер-юнкер

— Между тем, ей нет и месяца — если мне не изменяет память.

— И тем не менее. — Шестопалов пожал плечами. — Идея поставить броню и вооружение на шасси и двигатель трактора кажется очевидной. Она относительно проста и дешева в производстве, не нуждается в дополнительных разработках, обладает серьезным ресурсом и даже надежностью — и, без сомнения, будет работать… И все же трактор и боевая машина подобного рода — далеко не одно и то же. К армейской технике следует предъявлять другие требования, ваше сиятельство. Совершенно другие!

— Пожалуй. — Я не стал спорить. — У вас есть… какие-то конкретные предложения, полковник?

— Есть! — Шестопалов едва не подпрыгнул от нетерпения — будто только и ждал вопроса. — Я ведь уже много лет, можно сказать, болею идеей отечественного панцера! Мне приходилось видеть немецкие разработки середины сороковых годов, и они не идут ни в какое сравнение с вашей машиной, конечно же… Но именно тогда мне пришла в голову мысль, что здесь нужен другой двигатель — больше, мощнее, принципиально иной конструкции! Подумайте сами, ваше сиятельство — панцеру нет нужды тянуть за собой огромный вес груза, ему ни к чему экономить топливо или обладать большим запасом хода. Ведь такие машины непременно будут доставляться к полю боя по железной дороге или морем! Боевой технике не так важен ресурс — вместо тысяч моточасов достаточно иметь сотни, но зато сделать панцер быстрее, мобильнее! — Шестопалов распалялся все больше и больше — так, что на нас уже поглядывали. — Поставить подобный двигатель на другое шасси, оснастить не только броней или пулеметом, а еще и орудием! К примеру — аналогом обычной полковой пушки с боезапасом в пару десятков снарядов. Да, это немного — но даже такое превратит ваш панцер в машину, способную совладать не только с пехотой, но и с укрепленными позициями!

Я понял от силы две трети слов, но здравое зерно в мыслях Шестопалова определенно имелось. Другой вопрос, что выражал их его высокоблагородие весьма сумбурно.

— У вас есть документация? — Я осторожно взял полковника за локоть. — Чертежи… еще что-нибудь?

— Разумеется! — Шестопалов тут же обеими руками вцепился в мою ладонь. — Меня уже не раз называли чуть ли не сумасшедшим — но я вижу, что вы-то меня понимаете, разве не так?

— Лишь отчасти, — честно признался я. — Думаю, вам следует показать свои наработки Настасье Архиповне. Уверен, она непременно найдет применение…

— А вы? — Шестопалов и не думал отпускать меня. — Мне известна репутация вашего сиятельства… Безумцам следует держаться вместе!

— Предпочитаю, чтобы меня называли новатором, — усмехнулся я.

— Д-да… разумеется. Простите, ваше сиятельство! — Шестопалов отчаянно закивал. — Я забылся. Но ведь вы поможете дать ход моим идеям?

— Если они действительно того стоят — без сомнений. — Я осторожно освободился из неожиданно крепкой для столь худощавого сложения хватки. — Я не меньше вас желаю, чтобы императорская армия получила лучшие машины из тех, что сейчас возможно создать.

— Замечательно, замечательно, ваше сиятельство! — воскликнул Шестопалов. — Обещаю — вы получите образец уже к концу лета!

В этом я сильно сомневался. Впрочем, ничто не мешало мне пустить нынешнюю модель в серию уже в июле. И если с винтовками положение моих фабрик и карабина Судаева все еще оставалось весьма шатким, то за панцеры и заложенный на верфи Юсуповых первый броненосный крейсер переживать как будто не приходилось. Ни уже набивший оскомину Антверпен, ни до сих пор формально дружественный российской короне германский кайзер, ни кто-либо другой ничего подобного так и не предложили.

Во всяком случае — пока.

И все-таки что-то активно мешало выдохнуть и порадоваться, что “смотр” панцера прошел успешно. Не Шестопалов — его слова скорее обнадеживали. И уж точно не настроения почтенных господ генералов — судя по тому, что я слышал и в личной беседе, и краем уха, новая машина их определенно заинтересовала… особенно после того, что два десятка похожих наворотили весной. Конечно же, министерские чины изрядно опасались расходов — но хотя бы признавали их необходимость.

Нет, дело явно было в другом. И когда мы с Настасьей вышли за ворота завода, неприятное ощущение только усилилось. Будто то, от чего нас хоть как-то защищали бетонные стены, вдруг стало ближе… и опаснее.

Я огляделся по сторонам, но ничего примечательного так и не увидел. Пустая улица на окраине, заводы по обеим сторонам. Грузовик напротив, генеральские авто, чуть дальше — машина Настасьи, моя, “Волга” с охраной, вторая, у которой с сигаретами в зубах стояли несколько человек в штатском. Все знакомые, конечно же. Проверенные и Андреем Георгиевичем, и мной лично… разумеется.

И все-таки что-то определенно изменилось. Пусть не здесь, а куда дальше… может, совсем далеко. Я на всякий случай попытался дотянуться до деда, но так и не смог: даже по прямой до Елизаветино от Путиловского вышло бы километров пятьдесят. Моего Дара хватило только уловить смутные отблески эмоций. Похоже, дед то ли был чем-то встревожен…

То ли и сам чувствовал примерно то же, что и я.