«Каменный мост»

Я посмотрел на пушок над верхней губой, окруживший родинку, на комки туши на слипшихся ресницах, на густо напудренные щеки и почуял сладкое прикосновение слюны к нёбу.

В Парке культуры и отдыха (так ли называется он сейчас?) я вел ее проторенным маршрутом до колеса обозрения, ни от кого не в силах скрыть свою скуку от запаха шашлыков, кроваво-красных пластмассовых стульев и столов, аттракционных зазывал, загорелых лиц служителей колеса обозрения, заученно повторявших «голову поосторожней!». Сперва начали повторяться слова, язык скудел, спекался в набор ласковых слов, рассказы стеклись в один повторяющийся рассказ, бормотанье, срабатывала машина, проходя контрольные метки «у тебя холодные руки», «надо же, немного поговорили, а словно знакомы давно», «а ты женат?»; потом начали повторяться места: женщины не приносили новых мест, а приводили в старые, словно ложились в чужую постель, в чужие очертания, в нагретое, подчиняясь изгибам положенного, опробованного русла.

Потом смерть подошла поближе – начали повторяться тела, позы, слова после соития, после боя, и жизнь после – все сгладилось в безжизненность надгробного покрова – и он лишился и того, ради чего и затевался этот поход: больше не цепляло, и не держало, и не обещало согреть на больничной койке в те несколько дней-недель мимолетных «до» конца, не цепляться же за глаза детей! – он не находил нужного, и теперь уже не мог нужное даже представить, других, другие обстоятельства, закрыв глаза с ненужными, – не сильны оказались эти представления. Что же получалось?

Не надо было воевать? Терпеть и ждать, не сдвигаясь с места? Но он попробовал, и уже поздно. Но ведь где-то это осталось. Во сне, подумал он, ведь однажды он почувствовал это во сне, именно так, как искал, как впервые – несмелая надежда, восторг, счастье первого проникновения, нежная, полусонная острота с кем-то, он даже не задумывался с кем, но с кем-то невыносимо родным – женой.

Но это получилось всего лишь раз. Во сне. И очень давно.

Но так у всех, и ничего особенного.

– Вы здесь часто? Заходишь по выходным на карусели?

Он (я) душил зевки и припадал головой на ее половине разговора (влюбленные говорят по очереди) к жаркой и липкой стене и, вздрагивая, просыпался – со сном разладилось, ночами с открытыми глазами наблюдаю приближение смерти, а каждое утро в контору… А кем вы работаете? да вон тем-то; любите свою работу? да вы, понимаете… а почему не смотрите мне в глаза? В глаза человеку можешь смотреть, если только у тебя есть фуражка с лакированным козырьком, – так говорит Боря.

– А я прошлое лето с подругой… Денег нет, а покататься хочется. В тире пострелять. Подходили к мужикам: покатайте нас. А мы потом с вами поедем. А вечером сбегали… Знаешь, как страшно – возьмемся за руки и летим сквозь кусты.

И я представил себе, обмякая и бодрясь, как они бежали, продираясь, за туалетными кабинками, по газонам, задыхаясь от смеха и ужаса, босиком, избавившись от каблуков, и даже не взглянул ей за спину, где она курортной керамикой по полочкам расставляла свою жизнь, как все, что придется принять тому, кем я никогда не стану: с тринадцати лет клеила коробки на Красногорском заводе фотоаппаратов, безработная мать, сестру отправляли на лето в лагерь, чтоб обходилась дешевле, в гости никто не приходил – в квартирном коридоре в сумеречном состоянии два года пролежал дед, накануне инсульта он попросил переставить кровать в коридор – в комнате ему страшно. У отца «в другой семье» родилась девочка-инвалид; когда отец приходил навещать прежнюю семью, мать выгоняла его из квартиры – они стояли посреди станции «Строгино», он плакал, и девятилетняя девочка говорила ему: мы все равно будем вместе, нас никто не разлучит, вас с мамой я люблю поровну, – а теперь не видятся почти.

Мы купили и использовали достаточное количество билетов и прочувствовали ряд случайных прикосновений; уже поздно, вам далеко добираться, может быть…

– Мы поедем к вам домой?

Я удивился: домой… Хотя почему, должен быть у меня не только адрес. Должен быть какой-то дом. Место, где сплю и открываю холодильник, где ждет меня кошка.

– Там есть халат. Можете надеть, – а я остался на кухне и ждал ее тела, и пил холодную воду, уронив в раковину стакан. Неприятно. Она думает: специально шумит.

По телевизору бред. Если посижу еще минут пять, она уснет. Жалко просунул голову в дверь: не спите? Едва расслышал правдивое: вот-вот усну. Окно вам не открыть? Неясно, во тьме она лежала, вытянувшись наискось дивана. Не надо. Если не будете засыпать, приходите – еще поговорим, проблеял. И прикрыл дверь, словно скрыться от позора.

Разделся и лег, теребил ненужную газету. Ясно же сказала: сейчас уснет. Разве придет сама? Да нет. Ляжешь и будешь слушать, как бухает сердце. И не уснешь.

Она распахнула дверь и боком, неловко застыла.