«Каменный мост»

Я перехожу Большой Каменный мост (вот еще одна стрелка, движемся правильно) над дымящейся Москварекой – пахнет листьями от бульваров, от реки тянет свежестью, блестит политый асфальт на мостовой, – вхожу домой, открываю дверь в нашу комнату; в нее через закрытые занавески уже проглядывает свет, какой-то невыразимо милый, чистый аромат, который присущ детским, наполняет ее… В кроватке (на месте стола около тахты) спит маленький белоголовый сынишка – закинув сжатые маленькие кулачки на подушку, на большой кровати спишь ты – оба вы дышите ровно, спокойно: в комнате мир – помнишь чью-то песенку? «…в голубой далекой спаленке ваш ребенок опочил; тихо вылез карлик маленький и часы остановил»?

Письма мне никто не шлет и я никому не пишу, кроме тебя. Никак не соберусь ответить Ираидушке. Скажи ей, что я скоро напишу. У нас настали холода, а сегодня сыро. Поцелуй за меня Васеньку и Ираидушку, я их, дорогих дурачков, очень люблю.

Привет всем. 16 февраля. Новозыбков В нашу годовщину (11-го) – первую (всего лишь год!) (но ведь не последнюю?) обнимаю тебя. Память об этом дне и о другом дне, записанном на кровати, всегда живет во мне.

Обидно и грустно мне читать то (бьет все в одну точку), что пишешь о Тасе и Пете. Тася очень сухой (что я говорил, восклицает Боря) и не очень притязательный человек. Петя беззаботен и невнимателен, а я для них и для детей сделал очень много и всегда по искреннему влечению сердца. Я не думаю, что они так ведут себя изза плохого отношения к тебе. Но обидно, что они настолько невнимательны. Я так никогда не вел себя по отношению к ним. Но это скоро кончится. 20 апреля. Новозыбков Я часто представляю нашего сынишку в том возрасте, когда дети уже начинают ходить. Он, по-зимнему одетый для гулянья, толстый, неповоротливый, с растопыренными от накрученных на него одежд руками, стоит, прислонившись спиной и головой к спинке кровати и со смущением смотрит на Васю (еще не дебил) – тот стоит рядом и тоже смотрит.

Как он бегает по комнате, хватает тебя за юбку, бормочет что-то вроде «мама», а сам, дурачок, всего-то ростом до твоих колен, как же я тоскую по вам… Как надоело мне болтаться все время одному! 24 апреля. Новозыбков Меня глубоко растрогали твои слова о том, что, несмотря на плохое отношение к Тасе, ты хорошо относишься к Ираиде и Васе – да я это и сам видел. Спасибо тебе, моя Валюша, этим ты облегчила мне сердце – оно всегда беспокоится за них, моих дорогих дурачков, и показала благородство и чистоту твоего сердца, чуждого мелочным счетам и черствости. Больше всего я всегда буду любить своего ребенка и тебя, но Вася и Ираида (а особенно Ираида) (особенно Ираида…) много места занимают в моем сердце (это она тебе очень скоро припомнит!).

Тася написала мне одно письмо. Что же ты ищешь простое слово в Большой советской энциклопедии?

Терапия – значит лечение (что ты там когда-то писал про круглую дуру? Кому ты писал про Стендаля, офицера французской конницы). 29 апреля. Новозыбков Валюша моя, стоит ли повторять (получил за Ираиду и Васю?), что тебя и детеныша нашего я всегда буду любить больше всех? Детка, не нервничай, вся жизнь моя сосредоточена в будущем младенце – могу ли я любить его меньше кого-нибудь?

Я люблю Ираиду и Васю, Ираиду особенно, ибо она скрасила многие годы моего тяжелого одиночества; и я буду ее любить (еще не все отдал, цепляется еще), но разве это значит, что мой ребенок, моя плоть и кровь – будет для меня на втором плане? 9 июня. Новозыбков (на роды клиент не попадает, отпуска отменены, армия готовится к вторжению в Прибалтику) Родная моя, помни всегда, что ты и Саша – самые любимые, самые близкие люди мне на свете. Я тоскую по вас, моим дорогим и ненаглядным. Я люблю тебя, мой дорогой дружочек, и люблю Сашеньку, моего долгожданного дорогого сынишку. Вы оба – вся моя жизнь. 19 июня. Прибалтика Вчера прошли по европейским улицам Вильно, и вновь русская военная песня огласила улицы города. А сейчас, в литовском лесу, наш оркестр играет танго и «Сирень цветет» – и на сердце сладко и грустно. 28 июля. Новозыбков Несколько раз перечитывал твое последнее письмо – господи, Валюша, если бы ты всегда так писала! Так ты видна по-настоящему в этом письме – без упреков, без нытья, без стонов (а обычно упреки, нытье и стоны). Ведь все это не твой стиль! И ты, когда пишешь так, как и следует писать, такая милая, привлекательная, хорошая (а обычно ты тошнотворная, злобная…) – радость читать такие письма.