Камень становится песком (СИ)

Нас связывает общая боль, — ещё тогда говорил Эрланд. Он и сейчас так считал. Ведьмаку, который решил заживо сжечь две сотни человек, явно было очень, очень больно.

— Хорошо. Ты, с моей помощью или без, найдёшь его, — с каждым словом обычно тихий и вкрадчивый даров голос становился всё громче и резче. Эрланд поморщился. — И что ты сделаешь дальше? Попробуешь убить его? Предать справедливому суду? Призвать к порядку и добродетели? Или посыпешь голову пеплом и начнёшь на каждом перекрёстке рассказывать, что на самом деле все ведьмаки не такие? Ты и в самом деле считаешь, что это хоть что-то изменит? Что вас — нас — перестанут от этого считать выродками, мутантами и чудовищами?

— Я хочу хотя бы знать, что у него в голове. Почему он это сделал. Люди, — на этом слове Эрланд запнулся, а Дар усмехнулся криво и неприятно, — просто так не убивают людей.

Положа руку на сердце, Эрланд и так знал ответ на свой вопрос. Ещё один брошенный и никому не нужный ребёнок, маленький кролик из лаборатории, сам стал чудовищем вместо того, чтобы защищать от них мир. Кто-то из них, чтобы заглушить душевную боль, режет шестнадцатилетних девушек, как лягушек. Кто-то охотится за призраками. Кто-то всё пытается убиться об первого попавшегося беса или лешего. Кто-то возомнил себя рыцарем в сияющих доспехах. А кто-то — убивает людей.

Эрланд не заметил, как Дар пересел на подлокотник его кресла. Холодные пахнущие вином губы коснулись его щеки, тонкая рука легла на плечи поверх кольчуги.

— Последний раз, Эрланд. И только если ты пообещаешь мне, что перестанешь наконец пытаться исправить все несовершенства этого мира.

Последний раз. Слишком уж давно они друг друга знают. Ведьмак лишь коротко кивнул.

— А теперь пойдём наверх, — сказал Дар, поднимаясь с кресла и утягивая его за собой. — Мой дом — твой дом.