Камень духов

– Посадите под караул и передайте генералу Бенкендорфу, чтобы произвел расследование…

Пройдя по аллее несколько шагов, император оглянулся: солдаты уже поволокли упирающегося и что-то выкрикивающего юнкера к выходу из сада. Николай Павлович с досадой подумал: надо было ехать на Елагин остров, там, на императорской даче, охраняемой с большим усердием, удалось бы обойтись без таких мешающих размышлениям встреч… Он попытался снова переключиться на более приятные мысли, но настроение было испорчено. Повертев конверт в руках, император хотел было передать его флигель-адъютанту, но передумал. Не снимая белых перчаток, он извлек письмо Завалишина и прочел:

– «Движимый усердием к особе и престолу Вашего императорского Величества и ныне имея случай открыть уже тайну, долго тлевшую под скопищем различных непредвиденных обстоятельств, спешу очистить сердце, горящее любовью к отечеству и царю справедливому, от ига, его доселе угнетавшего…»

Далее юнкер сообщал, что его брат совершил государственную измену и имел сношения с иностранными правительствами, за что получил от оных огромные суммы для произведения смут в России. Среди соучастников преступления брата Ипполит Завалишин называл подданного Гаитянской республики генерала Бойе, проживающего в Санкт-Петербурге, и нескольких морских офицеров, чьи фамилии были Николаю Павловичу незнакомы. В подтверждение своих слов юнкер присовокупил, что видел у брата мешки с английскими гинеями и немецкими талерами на сумму не менее десяти тысяч. В конце письма новоявленный герой писал, что за оказанную государю и отечеству услугу ожидает быть ни больше ни меньше как флигель-адъютантом…

«Вот и вся суть верноподданнейших чувств, – усмехнулся император. – Ради флигель-адъютанских аксельбантов родного братца не пощадил! До чего измельчал человеческий род… А meme, и он не оставит на земле ни глотка le grand air…»

5

В это утро по Дворцовой набережной неподалеку от Адмиралтейства прогуливались два человека в морской форме. Один из них – в мундире старого покроя, другой – в только что введенном на флоте однобортном. Оба с адмиральскими эполетами и золотым шитьем на вороте в виде якоря с витым канатом, но тот, что постарше, в чине полного адмирала, а более молодой – контр-адмирал.

Это были член Государственного совета, бывший морской министр Николай Семенович Мордвинов и на днях получивший должность инспектора классов Морского кадетского корпуса Иван Федорович Крузенштерн. Вместе с должностью он получил и первое адмиральское звание и потому нет-нет да и касался кончиками пальцев толстой золотой бахромы своих новых эполет. Мордвинову были понятны чувства новоиспеченного контр-адмирала: когда долго ждешь заслуженного чина, трудно удержаться от радости при его получении.

Крузенштерн – давний протеже старика Мордвинова. Благодаря Николаю Семеновичу на Ивана Федоровича, еще капитан-лейтенанта, пал выбор при отправке кораблей в первый кругосветный вояж. Крузенштерн не подвел своего благодетеля. В свою очередь и Мордвинов принял его сторону, когда царский посланник Резанов вздумал возложить на командира «Надежды» вину за бунт, якобы случившийся на корабле. Николай Семенович не только замял дело, но и предпринял меры, чтобы военные моряки и их начальник Крузенштерн получили высокие награды за свой поход. При помощи Мордвинова были опубликованы записки Ивана Федоровича, сделавшие его знаменитым далеко за пределами России.

Крузенштерн не забыл своего покровителя. Ему первому он и пришел представиться в новом звании. При взгляде на Николая Семеновича контр-адмирал заметил, что тот сильно сдал: сгорбились некогда могучие плечи, голубые глаза стали почти белесыми. И хотя старый моряк старался казаться бодрым, все – и походка, и голос – давали понять: время безжалостно. Иван Федорович догадывался, что здесь повинны также обстоятельства последних месяцев. Адмирал тяжело переживал случившееся в прошлом декабре и все, что последовало за подавлением мятежа. Крузенштерну по осторожным разговорам было известно, что новый государь узнал о планах заговорщиков сделать Мордвинова одним из членов Временного правительства и поэтому относится к заслуженному флотоводцу с недоверием. Будто в отместку, он назначил его членом Верховного суда над теми, кого старый адмирал считал своими учениками и младшими товарищами. Это бремя еще больше придавило Николая Семеновича, но на вопрос Крузенштерна, как идут дела, он ответил почти шутливо: