Соседями Грибоедова и Завалишина по комнате в здании Главного штаба, где они содержались, оказались полковой командир Кончиалов, бригадный генерал Кальм, братья Раевские, Сенявин – сын адмирала, предводитель подольского дворянства Машинский и князь Шаховской. Почти все они были приятелями по прежней светской жизни. Но особенно сблизились между собой Завалишин и Грибоедов. Александра Сергеевича Дмитрий узнал через Александра Одоевского, у которого на квартире несколько месяцев назад под диктовку автора члены тайного общества переписывали комедию «Горе от ума». Грибоедов был старше Дмитрия на девять лет, но держался с ним, как с ровней. Завалишин хотя и восхищался талантом своего приятеля, но смотрел на него не как на знаменитого поэта, а скорее как на старшего товарища, за которым закрепилась репутация отчаянного повесы и волокиты, чьи дурачества и любовные приключения сделались темой анекдотов, ходивших по столичным салонам. Конечно, они были разные люди, но не зря говорят, что разница во взглядах порой сближает. Дмитрию импонировали ироничность и независимость Грибоедова, резкость его суждений и оценок. Завалишин не был согласен с теми, кто видел в его комедии одну только политическую агитацию. Сам он относился к комедии как к сатире на действительность и объяснял популярность творения Грибоедова тем, что и либералам, и консерваторам доставляет удовольствие посмеяться над широко известными современниками, скрытыми под другими именами.
– Вы знаете, Александр Сергеевич, – возобновил разговор Завалишин. – Переписанный экземпляр вашей комедии первым в Москву привез я. И ни за что не поверите, где устроил читку… В доме у сыновей той самой княгини Марьи Алексеевны, чьим грозным призраком изволили вы завершить сюжет…
– Удивительное совпадение, – желчно хмыкнул Грибоедов. – Я вам премного благодарен, но, позвольте заметить, именно моя комедия и послужила поводом для того, чтобы объявить меня участником тайного общества. Оную в списках обнаружили почти у всех, кто был на площади, из чего и вывели, что я – злоумышленник.
– Это просто смешно! Нынче у всякого читающего человека в России можно найти список вашей комедии…
– То же самое я сказал и в Следственной комиссии. Тогда мне предъявили показания Трубецкого, что я, дескать, вступил в общество в двадцать четвертом году. Я ответил, что и в самом деле вступал в общество, токмо в «Вольное общество любителей российской словесности»! Ну, как?
Завалишин был наслышан, что Грибоедов, когда его арестовывали в Грозной, при помощи Ермолова успел уничтожить все опасные письма, а прибыв в Санкт-Петербург, будучи оставлен курьером один в комнате дежурного офицера, умудрился похитить и уничтожить казенный пакет с уликами. У Следственной комиссии ничего против него не осталось. Поэтому Грибоедов держался спокойно, показывая, что пребывать ему под арестом осталось недолго.
– Значит, вы надеетесь скоро освободиться? – спросил Завалишин.
– Конечно, – глаза Грибоедова из-под очков хитро блеснули. – И вы, мой друг, если последуете моему примеру и бросите ваше бессмысленное дон-кихотство, тоже вскоре окажетесь на воле.
– Я так поступить не могу.
– Не понимаю вас…
– Что же тут непонятного? Я полагаю своим долгом не искать собственного спасения, а воспользоваться ситуацией, чтобы помочь моим арестованным товарищам, взяв часть их вины на себя. Кроме того, я хочу показать правительству, что оно само повинно в мятеже, ибо давало повод и пример к этому своими насильственными действиями по отношению к предшествующим государям – Петру III и Павлу I.
– Вы – неисправимый идеалист, Дмитрий Иринархович. Увы, увы… Чувствую, мне не удастся вас переубедить… Почитаем-ка лучше газету.
Грибоедов взял с соседнего стола «Московские ведомости» и стал читать, то и дело вставляя язвительные замечания: