Каллиграфия (СИ)

— Нет, этого нельзя допустить! Я сохраню вашу тайну, честное слово! — пылко пообещала девушка. — А теперь, с вашего позволения… — И, залпом осушив сосуд, она рухнула на стойку, как убитая.

— Пускай поспит маленько, раз уж выпила то, что пить не положено, — пробормотал енот, бережно приняв бокал из свесившейся руки.

* * *

— Знаешь, Франческо, минуту назад у меня возникло ощущение, что у этого ручья нет дна, — сказала Джейн, перегнувшись через перила горбатого мостика. — Мне показалось, будто под водой был бар из Зачарованного нефа, где мы с Лизой однажды повстречали географа.

— Как интересно, — промолвил Франческо. — Хотел бы я туда заглянуть…

— По прибытии в Академию обязательно устрою тебе экскурсию, — сказала англичанка. — Но, всё равно, в мире не сыщешь ничего прекрасней сада. Ты-то здесь уже не в первый раз. А представь, каково мне было увидеть всё это великолепие без подготовки! Я до сих пор не верю, что жива.

— Перестань, Джейн! Вторая неделя на исходе, как мы здесь торчим, а ты еще не обвыклась?!

— Неужели тебе наскучило? — изумилась та. — Правду говорят: один из ада рвется, а другому и в раю неймется.

Мимо мостика пролетела веселая стайка соек, и Франческо пригнулся, точно уклоняясь от снаряда.

— Что-то слишком много птиц тут развелось, — проворчал он и отправился в пагоду-библиотеку. А птиц, и верно, поприбавилось. Их чириканье, теньканье, трещание не умолкало в саду даже ночью. В кронах резвились иволги; ласточки повадились строить под крышами пагод гнезда, а два огромных попугая ара облюбовали древний пьедестальный фонарь.

Под ногами Джейн клокотал поток, теплый ветер кружил в воздухе пыльцу, в вышине разлилось синее-синее небо, и грело полуденное солнце. За восточной оградой сада начинались Серебряные горы. Величественные и безмолвные, они вонзали свои снежные пики в самый небосвод, и от них веяло освежающей прохладой. А на западе, там, где обрывался сосновый лес, где с запахом хвои смешивался соленый запах моря, в дюнах отдыхал Донеро. На первый взгляд могло показаться, что он впал в полудрему, прислонившись к смолистому стволу сосны. Однако он был бдителен и встрепенулся, как только заслышал шаги.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказала Джулия, присев на колени с ним рядом, — но вы не сдвигаетесь с места вот уже седьмые сутки. Не многовато ли?

— Я ведь в раю, куда спешить?! — безмятежно отозвался Донеро. — При жизни я слишком часто мотался по городам и странам, и мне давно следовало с этим завязать. К тому же, я не ощущаю хода времени…

— Вы не в раю, а в саду, — уточнила Венто. — А это, позвольте заметить, совсем разные вещи.

— Так я не бесплотная субстанция? — огорчился географ. — Какая жалость!

У девушки вырвался тяжкий вздох: похоже, все заверения Кристиана ни к чему не привели, так как Донеро вбил себе в голову, что должен был неминуемо погибнуть при взрыве. Джулия помнила, как они впятером, чумазые и напуганные, появились на дорожке возле красной пагоды и как при этом возликовал географ. «Я на небесах, на небесах!!» — вскричал он и, громко хохоча, принялся носиться среди деревьев. Насилу его успокоили. Аризу Кей дала ему выпить какого-то снадобья, после чего он заявил, что в пище не нуждается, и отправился изучать окрестности. Всю первую неделю он бродил по отмели, исследовал подножия Серебряных гор и всё думал да гадал, что же лежит за этими горами и с какими берегами граничит море. В сад он захаживал изредка, да и то, чтобы сообщить о своих открытиях и умозаключениях. Донеро дал себе зарок, что избороздит «рай» вдоль и поперек, однако спустя некоторое время вдруг образумился, угомонился и ушел на покой. Джулия удивлялась, каким образом он мог обходиться без еды все эти дни, и предполагала, что столь необычайное воздействие оказал на него напиток Аризу Кей. Но беспокоить японку по такому несущественному вопросу она не осмеливалась, ибо сейчас перед хранительницей стояла весьма трудоемкая задача: сконструировать и опробовать в действии новую, улучшенную телепортационную машину, чтобы переправить друзей на Крит. От миссии своей они отступаться не собирались. Пусть Туоно заточит хоть тысячи кинжалов, пусть заготовит хоть тысячи отравленных стрел — Фемида свершит свое правосудие, и преступники будут наказаны.