Калимба. Запертые. Эксперимент вышел из-под контроля

Татьяна открыла глаза. Снова ночной кошмар. Каждую ночь, все эти двадцать лет.

Катя и Сергей Аркадьевич спали, кровать Андрея пустовала. Татьяна встала, прошла в ванную, стараясь не шуметь. Ее била мелкая дрожь. Обычно Таня принимала по одной таблетке в день, но здесь уровень ее тревоги зашкаливал. Поэтому она утроила дозу, игнорируя побочку.

Татьяна зашла в кабинку, высыпала в ладошку горстку таблеток. Ее спокойствие, настроение и продуктивность зависели от сертралина[1] многие годы. Она не раз пыталась от него отказаться, снижала дозировку до одной восьмой таблетки, но каждый раз срывалась. Принимать начала не ради себя, а ради своих подопечных в кризисном центре. Потому что была нужна им.

IV

13 лет до начала эксперимента

Последние пару недель Татьяна возглавляла протестное движение против Виталия Кирсанова, местного чиновника и детского омбудсмена. Его обвиняли в убийстве собственного сына и растлении воспитанников подшефного детского дома. Судебный процесс был громким и широко освещался в СМИ. Прошел слух, что благодаря статусу и связям Кирсанову могут дать всего восемь лет, и город накрыло волной возмущения.

Поэтому, когда к Татьяне обратилось местное издание за комментариями, она со свойственной ей прямотой обвинила в преступлениях не только Кирсанова, но и нескольких местных чиновников. Она была уверена, что в области действовала целая сеть влиятельных педофилов, и жаждала расправы. Директрисе кризисного центра инициатива подчиненной не понравилась.

– Таня, мать твою! – кричала начальница. – Это дело одного Кирсанова, одного! И его вина доказана. Теперь ты всю мэрию на уши поднимаешь? У меня сегодня с утра звонки из департамента, меня чихвостят в хвост и в гриву!

– Сядет он один, а остальные? Он не один детей трахал!

– Нельзя обвинять людей на основании догадок! Причем таких людей! Наш центр – дотационный. Нам мэрия помогает, если ты забыла!

– Понятно… – многозначительно протянула Татьяна.

– Что тебе понятно?!

Татьяну душил гнев. Она презирала эти подковерные игры и унизительное чинопочитание, поэтому намеревалась идти до конца.

– Таня, ты знаешь, тебя здесь очень ценят. Я закрывала глаза на многое. Но это – перебор. Ты всех нас подставляешь.

– Кирсанов сядет, и о нем забудут все через полгода. А остальные как? Так и будут развлекаться! Ты что, не понимаешь? Нужно орать, кричать, что-то делать! Сейчас, сегодня!

Начальница присмотрелась к Татьяне: челюсть непроизвольно двигалась, как на шарнирах, плечи подергивались.

– Ты что, опять на таблетках?

– При чем тут это?

– При том, что я тебя уже предупреждала…

Татьяна заходила по кабинету:

– Значит, пока нужно было людей на митинги собирать, по трое суток без сна в типографии торчать – никого мои таблетки не смущали. А теперь, значит, смущают. Знаешь, что? Иди ты на хер, Лена!

Начальница вздохнула. Как она устала от этих борцов за справедливость…

– Значит, так, Николаева. С этого дня ты в неоплачиваемом отпуске. И чтобы ни на митинги, ни на пресс-конференции не совалась, поняла меня? Придешь в себя – поговорим.

Татьяна злобно смотрела на директрису:

– Попользовались и выкинули, значит? А дети как же?

Начальница села за стол, уткнулась в папку с документами, демонстрируя, что разговор окончен. Татьяна скинула со стола стопку агитационных листовок и выпалила:

– Ну и целуй дальше жопы своей мэрии!

Татьяна вышла, хлопнув дверью. Со стены упала почетная грамота за вклад в развитие социальной сферы города с подписью мэра.

V

33 часа 10 минут с начала эксперимента

От удара в дверь Татьяна вздрогнула и уронила в унитаз весь запас сертралина. Таблетки таяли на глазах. В дверь заколотили.

– Таня, открой! – похоже, у Кати опять истерика.

Татьяна преодолела брезгливость, облизала с ладоней остатки растворившегося препарата и поспешила на крики.

– Я пытался ее разбудить… – горько объяснился Андрей перед всеми в гостиной.

Катя опустилась на колени перед Наташей и закрыла рот рукой. Золотая рыбка выпрыгнула из своего аквариума, сделала в воздухе сальто и нырнула обратно. Когда она вошла в воду, прозрачная жидкость всего на секунду окрасилась в серый грифельный цвет. Никто этого не заметил…

– Может, она просто в отключке? – Платон растерянно смотрел на остальных. – Или вообще разыгрывает нас!

Татьяна окинула Платона презрительным взглядом и обратилась к Андрею:

– Рассказывай.

– Мы поговорили… – растерянно вспоминал Андрей. – Когда шел обратно, она…

– Она не дышит?! – словно очнувшись, спросил Рома.

– Она мертва, – тихо сказал Андрей.

Рома направился к выходу.

Кате вдруг стало очень холодно.

– Ей, наверное, нужен врач? Нужно позвать врача, – Катя пыталась растереть онемевшие пальцы.

Татьяна посмотрела ближайшую камеру наблюдения:

– Спустится к нам кто-нибудь или нет?!

Катя протянула руку с полотенцем ко рту Наташи, чтобы убрать пену.

– Не трогай! – одернул ее Нурлан.

– Отойди, девочка… – Татьяна отодвинула Катю, но на всякий случай проверила пульс Наташи.

Из коридора доносились удары в дверь.

– Суки, – кричал Рома, – открывайте! Нужна помощь, срочно!