Какого цвета небо

– Ну чего-чего? – тотчас встревоженно спросил Филя: это он ставил блок.

– Да ничего, – медленно выговорил Сучков, одной рукой легко приподнял блок, второй вынул из него и косынок стрелы валик, перевернул его другим концом, поглядел на Филю.

– Поторопился, – пробормотал Филя.

В спешке Филя вставил валик блока не тем концом. Сучков переставил его правильно. И – больше того: сначала попробовал рукой люфт блока, снова вынул палец, взял две шайбы, надел их на валик, люфт убрался. Ловко поставил болты на ригель, затянул их. И так это у него хорошо выходило, что, когда он протянул руку за ключом, я взял его со стеллажа, подал ему. А он только кивнул мне в ответ.

И никто ничего не сказал ему, все было ясно и так. Постояли, покурили, потом дядя Федя принес спецовку. Сучков снял пиджак, аккуратно повесил его на гвоздик, натянул куртку. В плечах она была как раз, но полы задирались выше ремня брюк, и концы рукавов оказались чуть не у локтей.

– Завтра подберем по росточку, – пообещал дядя, Федя, улыбаясь.

– А зарплата пойдет с того дня, когда оформишься, – сказал я.

– Да ну? – удивился он, спросил уже у Вить-Витя: – Ну, кому надо плоское катать, круглое таскать?

Так он и проработал с нами до конца смены. И хотя внешне казался длинным, нескладным, но двигался легко и ловко, а большие, как клешни, руки его оказались умелыми и сильными. Только что узнали мы человека, а он уже стал своим. Венку же я знаю с первого класса, но и сейчас лучше все-таки присматривать за ним.

В зале конторки собралась вся дневная смена цеха, что называется, – яблоку некуда упасть. За стцлом президиума были Горбатов, Игнат Прохорыч, наш Вить-Вить, Миша Воробьев, дядя Федя, Шумилов с Борисовым, даже замдиректора завода. Скамеек не хватало, мы с Татьяной и Веселое стояли в углу. Татьяна держала меня под руку, прижималась щекой к моему плечу.

Горбатов сказал, что от строителей поступили многочисленные заявки на наши экскаваторы, что руководство завода и само министерство решили удовлетворить их по возможности скорее, прямо на ходу, не дожидаясь планирования на новый год. Производственные площади и станочный парк завода позволяют сделать это. А ведь сейчас конец года, работа по завершению программы завода идет полным ходом. Поэтому перестройка не должна сорвать план. И еще он сказал, что цех двигателей, другие механические цеха справятся с повышенным заданием. И только работа сборочного, нашего цеха, становится намного объемнее и сложнее. Но он, Горбатов, уверен, что мы справимся и на этот раз, как справлялись уже неоднократно.

Потом выступил Иван Прохорыч. Он рассказал о той перестройке, которая намечается в их бригаде, о новом графике работ. А я слушал его и не слушал, только видел, какой он красивый, и как мама была бы рада, если бы слышала сейчас и видела его!

Увидел на трибуне дядю Федю, понял, как он волнуется, услышал его слова:

– Если народ не возражает…

И только тут до меня дошло, что это значит для самого дяди Феди, которому уже за шестьдесят, который даже на пенсию уходил.

Дядя Федя коротко сказал о нашей комсомольской бригаде, даже пошутил, что сам он опять в комсомольцы попал, а потом подробно стал перечислять, кто остается в бригаде Вить-Витя. Так подробно, точно это бригада дяди Феди, а не Пастухова. А я сразу успокоился, когда узнал состав нашей бригады. А на пастуховскую, выходит, мне уже и наплевать?!. Вить-Вить заботливо учил меня, помогал, вообще в сто раз мне было бы труднее, если бы Пастухов не был в нашей с мамой квартире соседом, а я вместо благодарности ему…

И вдруг с удивлением и растерянностью услышал, как Миша Воробьев говорил с трибуны: – Да вот сейчас Иван Егоров и сам скажет, как они думают работать в своей комсомольской бригаде! Покраснел, разумеется, но все уже смотрели на меня, и Татьяна даже подталкивала меня тихонько в бок, чтобы шел к трибуне.

Поднялся на трибуну, чувствуя за своей спиной длинный стол президиума, накрытый красной скатертью, поглядел на сидевших и стоявших передо мной рабочих дневной смены. Неожиданно для себя сказал:

– Сначала я хочу от всей нашей бригады поблагодарить Федора Кузьмича, что он согласился возглавить ее!

И тут Татьяна, Филя с Венкой, а потом и Сучков захлопали, за ними – и все остальные. Дядю Федю все знали и любили и, я видел, всем понравилось, что л сказал об этом.

Я говорил, что нам всем – и мне, и Филе, и Венке с Сучковым – еще учиться и учиться у Пастухова с Ермаковым, и мы вообще не считаем себя яйцами, которые курицу учат, но вместе с тем… Тут я даже остановился от растерянности, – в зале была тревожная тишина.

Я увидел глаза дяди Феди: он улыбался, сворачивая на сторону свой утиный нос и вдруг – раз-раз – коротко кивнул мне, будто все уже понял, согласен, даже велит мне сказать об этом! И Филя кивал, и Венка с Сучковым глядели пристально, и Горбатов с Игнатом Прохорычем улыбались поощрительно, когда я к ним обернулся.

Я нашел глазами Вить-Витя с Ермаковым, они улыбались, глядя на меня. И я решился: