Какого года любовь

Рука его зависла над дверным молотком.

Глава 14 Декабрь 1951 года

– И,конечно, мне следует поблагодарить мою жену Летти. Не только за неизменную ее поддержку, выражавшуюся в том, что, пока я корпел над книгой, она подливала мне бренди, – Берти сделал паузу, чтобы смех прокатился по комнате, глядя при том не на Летти, а на прочих присутствующих, подружелюбней, кто пришел на презентацию его книги “Время расти”, – и подливала, по ее понятиям, щедро, а по моим, так не очень, и ее мера была верней. Так и надо, когда у вас в доме писатель! – Смех прокатился еще раз, и теперь он ее взгляд все‐таки ухватил, и глаза ее были как холодные голубые камешки над вымученной, в помаде, улыбкой.

Берти обдало жаром, будто он стоял под горячими софитами сцены, а не в тускловатом зальчике над пабом “Кареты и кони”. Он провел пятерней по тонким своим волосам, улыбнулся, затягивая паузу, и постарался не коситься в сторону Марго Бонд.

– Однако ж, без шуток, у меня куда больше поводов быть ей благодарным. Если б не Летти – если б не Вайолет – я никогда бы не вышел на первого из героев этой моей книги. Мне выпала честь близко узнать семью Вайолет, которая живет в Южном Уэльсе. Ее отец сегодня здесь: шумай[15], Эван! – Любознательные его лондонские друзья поправили очки и вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть отца Летти, представителя рабочего класса, валлийца. – Да не вскидывайтесь вы так, я просто выделываюсь, Эван и сам по‐валлийски еле кумекает! – Еще несколько смешков в зале. За годы публичных выступлений Берти отточил свое ораторское умение.

– Но если серьезно… Именно благодаря тому, что Эван так доброжелательно ко мне отнесся, я, убежденный социалист, лучше понял, что такое социализм. – У Эвана, очень на вид чинного, засверкали, наливаясь слезами, глаза. – Впрочем, знаю, на сегодня с вас уже хватит и социализма, и моей книги! – Берти развел руками, пытаясь наддать жизнерадостности, когда над залом скрыто витало уныние: книга об успехах социально ориентированного государства вышла в свет почти сразу после того, как его идейные приверженцы потерпели на выборах поражение.

– И все‐таки закончить я хочу, в самом деле, сердечнейшей благодарностью Эвану, его сыновьям и вообще сыновьям Южного Уэльса! – Тут Берти, заметив, как выразительно вскинула густую бровь Марго, спешно добавил: – И его дочерям, конечно! За то, что они показали мне социализм в действии, показали, что мы сильней, когда действуем слаженно, несмотря на классовые различия. За то, что подняли дух мне.

Легкий кивок Марго, и Берти почувствовал ярость. На себя, который почему‐то не смог перестать обращать свою речь к ней; на нее, которая посмела явиться без приглашения – и к тому же в таком зеленом платье!

Присутствие ее на презентации его книги случайностью, разумеется, не было: Марго Бонд всегда в точности знала, что делает. Но Берти мучило то, что в глазах остальных это могло выглядеть так, будто между ними опять все наладилось! И не в последнюю очередь, мысленно простонал он, в глазах Летти. Глубочайшая несправедливость была в том, что даже когда он изо всех сил старался вести себя как должно, дело оборачивалось так, будто он законченный негодяй.

Престиж, который обеспечила ему подразумеваемая связь с Марго Бонд, давно утратил свой блеск: дурная слава приелась и только тяготила его. Кто он теперь? Еще один неверный муж всего лишь, дрянной, под стать прочим его приятелям, с их насмешливым, свысока, как к собственности, отношением к женщине. И хотя поначалу шепоток сплетников возбуждал, теша его маленькое печальное эго, нынче Берти только и оставалось, что чувствовать себя безвинно запятнанным.

Потому что они с Марго так и не переспали ни разу. Даже не целовались.

Да, бывало, что губы их опасно сближались; он вжимался в нее всем телом, задыхался отчаянно, жарко, – но затем отстранялся, не удовлетворив томления. Желал ее неистово, но во всей полноте так и не заполучил.

Не заполучил, потому что он был женат. Потому что его женой была Летти. Потому что, как бы плохо ни обстояли дела – и при всей искусительности Марго, – он все еще любил Летти и перед Богом, в которого она верила, дал клятву, что до смерти будет ей верен. Потому что он твердо-претвердо знал: представление, что ты можешь заполучить все, абсолютно все, что захочешь, и ничего тебе за это не будет, – ложно.

Вот таким манером он убедил себя в том, что допустимо наслаждаться обществом Марго, оставаясь все‐таки добрым мужем. Порядочным человеком, который живет, опираясь на надлежащие установки. Берти жадно цеплялся за мысль, что Летти так хорошо его знает, что внутренним чутьем должна уловить: на самом деле ничего не произошло. Мысль, что она способна думать о нем так дурно, чтобы поверить в сплетни, была слишком невыносима, чтобы принять ее во внимание, даже сейчас.

Кое-как, с трудом, он сглотнул и вернулся к Летти с ее отцом.