Как зовут четверку «Битлз»?

Налитые кровью глаза полковника внезапно исчезают. Кто-то незнакомый пронзительно и насмешливо кричит ему прямо в лицо: «Который час, не скажете? Который час?» — и он не может заставить этого человека замолчать, ведь он не знает его. Вопрос звучит все быстрей и быстрей, так, что уже невозможно разобрать слов. Он поднес ко рту закоченевшие пальцы, подышал на них… Еще раз попытался понять, что же все-таки с ним творится, и, не в силах справиться с охватившим его отчаянием, внезапно сорвался с места и бросился бежать вниз по улице. Зажав рот ладонями и тяжело ворочая плечами, он несется вперед со всех ног — словно пытается сбросить какое-то невидимое, невыносимое бремя. И вдруг ни с того ни с сего начинает считать в уме. «Только бы успеть сосчитать до ста, и тогда…» — твердит он про себя. Он и сам не знает, что означает это «тогда». То и дело сбиваясь, он упрямо и медленно, словно школьник, вновь и вновь начинает счет сначала. Досчитав до пятидесяти, он уже не так боится ошибки, но все же не осмеливается остановиться. Теперь он считает громко, вслух, немного смущаясь от того, что прохожие начинают оглядываться на него. Он выговаривает числительные с трудом, все более робко… Его заставляет считать нелепый, почти мистический страх: он загадал, что непременно сосчитает до ста, и теперь от этого зависит его уверенность в том, что он еще способен мыслить.

Он устало плетется по незнакомым улицам, где мостовая вымощена булыжником. Оказывается, его шляпа и портфель исчезли. Насчет шляпы он ничего не может вспомнить, но портфель-то он оставил на той улице, что рядом с бульваром! «Наверняка уже кто-нибудь подобрал», — говорит он себе и старается больше не думать о пропаже… Но ведь портфель был из настоящей свиной кожи, с двойными швами. Он купил его в те времена, когда служил в штабе, такой добротный, вместительный. Может, никто не заметил?.. Однако никакие доводы рассудка не могут заставить его вернуться на ту улицу. Он блуждает по лабиринту переулочков, среди одноэтажных домишек, крытых толем. В крошечных двориках за заборами, побеленными известкой, чернеют мокрые от дождя стволы абрикосовых деревьев — с них давно уже облетела вся листва.

Интересно, что скажет малец, когда увидит его без портфеля и без шляпы… Наверное, посмеется над ним, как всегда; ну и пусть — он все равно расскажет ему все как есть. Парень что-нибудь да поймет, ведь это только с первого взгляда кажется, будто он пропускает мимо ушей самое главное и только гогочет, как дурак, над всякими мелочами.

Нет, он много чего понимает; просто еще не успел научиться толково отвечать на то, что слышит. Можно подумать, что ему наплевать на то, как окружающие оценивают его умственные способности. Они третий год живут в этой комнатушке, но нельзя поручиться, что до конца научились доверять друг другу. Слушая историю о том, как он когда-то застукал свою жену дома с мужчиной — они заперлись в одной комнате, а дети сидели под замком в другой, — и как он спокойно дождался, пока любовник его жены оденется и уйдет, «потому что, сынок, к нему-то у меня никаких претензий не было», и как потом он повел ее ночью на берег Дуная и велел сделать десять шагов вперед и она сделала десять шагов вперед, и как он выстрелил в нее из пистолета и не попал, но думал, что попал, и как он повернулся и пошел обратно и только на следующий день узнал, что ее видели на вокзале: платье на ней было мокрое, но сама цела и невредима, без единой царапины, — так-то, сынок! — и что она села на поезд и уехала неизвестно куда и с тех пор ее никто не видел, то есть никто в городе, — слушая всю эту историю, парень только ухмылялся да отпускал плоские шуточки. А выслушав до конца, так ничего и не сказал. Он-то был убежден, что парнишка поверил. — он столько лет повторял этот рассказ, что и сам начал верить в него; тем более что жена его и вправду водила домой мужчин, когда он уезжал, а он и впрямь однажды выстрелил шагов с десяти в одну женщину, но не попал. Это была другая женщина, не его жена, хотя, стреляя, он был уверен, что это именно она — специально пришла в ресторан поиздеваться над ним. А потом он сбежал из города; нашелся и повод, чтобы сбежать, — ведь всем стало известно, что он уже ни на что не годен. Быть может, жена его сама и распускала эти слухи — у нее всякий, кто сам по себе, считался ни на что не годным…

Да, он выстрелил из пистолета в ту женщину, а думал, что стреляет в свою жену; но благодаря этому выстрелу у него пропала всякая охота мстить ей, даже после того как он понял, что то была не она. История его отношений с женой завершилась для него в тот самый вечер, когда ему так повезло: пуля попала в стену — высоко, почти в потолок, никому не причинив ни малейшего вреда.

И лишь недели через две он догадался, что парнишка не поверил ему. Однажды ночью перед сном, ворочаясь в темноте, он спросил:

— Нене Женел, ты и вправду повел тогда свою жену на берег Дуная?

— Я же тебе рассказал все как есть, сынок!