Как зовут четверку «Битлз»?

Викол Антим провел остаток дня во взвинченном состоянии. Приглашение инженера Башалиги — с налетом авантюры, заманчивой новизны — обещало хоть сколько-нибудь развеять незыблемое течение дней. Он рано погасил свет, но уснул поздно, прислушиваясь к шумам, доносившимся сверху, сквозь потолок, весь в тонких трещинах: Мируна с натугой толкала каталку, посудина разбилась с глухим стуком, но все в молчании, вилла «Катерина» вообще всегда утопала в молчании, голос подавали только сверчки, мыши и мебель. Он хотел подняться к К. Ф., просто перемолвиться словом, безо всяких, но его удерживала немота комнат, через которые надо было пройти, так что он дошел только до окна и так и остался, почти до зари просидел на подоконнике, отмечая, что наконец-то выбит из колеи. Его слегка лихорадило, он повторил несколько раз «Reisefieber, Reisefieber»[3], думая, что слово найдено, но оно никак не вязалось с зарослями одичавшего винограда, роз и ночных цветов под окном. Как раньше Антуза одним своим присутствием во Владии, так теперь инженер своим предложением сумел расшевелить Викола Антима, соблазнить неведомым. И как с Антузой, так и сейчас все начиналось, казалось бы, с пустяка, за которым крылось предчувствие каких-то необычных — именно для него — вещей.

Он аккуратно являлся в школу, но в классы даже не заглядывал, учеников следовало искать по окрестным холмам, и, может быть, ему не пришлось бы узнать о существовании той семьи, единственной во Владии, которая не была связана с виноградом, а лучше сказать, не желала связываться с этим зеленым захватчиком, если бы Кройку не заметил ему невзначай, что «не имеет смысла скучать одному в учительской, и раз уж явился в школу, так надо давать уроки». Викол Антим опешил. «Давать уроки? Но кому, собственно? Этим стенам или кому я должен давать уроки?» И ему понравился металл в собственном голосе.

Кройку в ответ указал из окна на девочку, стоящую у школьных ворот рядом в Антузой. «Эта ни одного урока не прогуляет. Не знаю, нормальная она или нет, но отсиживает она полный день, как мы с тобой, вот уж кто заодно с нами». Викол Антим хотел было поинтересоваться, в каком это смысле «заодно с нами», но не стал — пусть будет сообщник у одинокого Кройку, подумал он и почувствовал себя так, будто совершил бог весть какое благое дело. И тут его настиг взгляд Антузы, она искала в окне Кройку — то ли хотела поблагодарить, то ли просто дать знать о себе. Но вместо учителя естествознания наткнулась на Викола Антима. На миг взгляд женщины стал непроницаемым, а потом вдруг потеплел, обдав его несомненным дружелюбием. Викол Антим не преминул истолковать это в свою пользу и объявил Кройку: «Кажется, я ей нравлюсь, по глазам вижу, что нравлюсь, как ты считаешь, старик, нравлюсь я ей?» Кройку пожал плечами, его круглые птичьи глаза остались невозмутимыми. «Не знаю, не знаю, скорее ей понравилось, что здесь еще кто-то есть, что не я один морочу голову ее сестре». Кройку с видимой неохотой, удивившей Викола Антима, отошел от окна. Викол Антим еще помедлил, провожая глазами две тоненькие фигурки, Антузы и ее сестры, шагавших по самой середине дороги, не сбиваясь с шага, когда собаки ломились из-за заборов, даже не лая, а хрипя от ярости.

Антуза каждый день провожала сестру до школы и обратно, иной раз они не заставали Кройку — когда у того по расписанию не было часов, но они неизменно приходили, держась середины дороги, не отклоняясь ни вправо, ни влево, и скоро Викол Антим понял, что на самом деле он караулит Антузу. Он являлся в школу, садился у окна, созерцая отсутствующим взглядом двор с грудами кирпича, меченные известью камни на обочине дороги и нищие акации и рассеянно отвечая на обыденные вопросы учителя естествознания. Он стерег ее сдержанный взгляд, который, по идее, должен был уже сам стремиться ему навстречу. Она осторожно нажимала на ручку калитки и лишь потом находила его глазами, всегда на одном и том же месте, и скользила по нему взглядом, одним-единственным взглядом, светящим из самых недр ее глаз цвета июньской листвы винограда, так по крайней мере ему казалось.

Через несколько дней после того, как их взгляды скрестились впервые, Викол Антим не без сожаления отметил, что ему уже мало караулить у окна, и стал пускаться следом за Антузой по густой пыли владийских улиц, останавливаясь лишь тогда, когда мог уже явственно расслышать голосок ученицы Кройку: «Сегодня было холоднее, чем всегда. Учитель говорил про листья. Я ничего не поняла, но очень красиво». Тогда он отставал, потому что пыль от их шагов не успевала осесть и забивалась ему в ноздри, оставляя во рту солоноватый привкус.