— Оторвал его гребаную голову, вот что, и поэтому никто больше ко мне не лезет, — сказал Аракита, подтолкнув Оноду в направлении хаффлпаффских спален, что заставило его пройти несколько шагов вперед, прежде чем он смог остановиться. — Иди спать, четырехглазый, и ради всего святого, не сиди всю ночь, думая обо всем дерьме, что наговорил этот отброс. Если ты завтра уснешь во время матча, клянусь, я тебя, блядь, прикончу, ясно?
— Х-хорошо, — сказал Онода. Сердце у него колотилось, и он был больше чем немного сбит с толку. Он достаточно сохранял присутствие духа, чтобы в любом случае понимать, что по какой-то необъяснимой причине Аракита в своей грубой манере предостерегал его, и его следовало как-то поблагодарить.
— Спасибо, сэр… то есть Аракита.
— Пффт. Не стоит.
Онода пошел по коридору, раздумывая над тем, как забавно было, что теперь он мог ассоциировать Ясутомо Аракиту скорее с чувством облегчения, а не страха за свою жизнь. Кажется, Аракита в действительности не был таким плохим, как о нем думал Онода? Или, может, им просто нужно было немного времени, чтобы привыкнуть друг к другу. Так или иначе, казалось, Онода боялся Аракиту намного меньше, чем мог догадываться, и часть его была почти благодарна, что он столкнулся этим вечером с Мачимией, только потому, что это позволило узнать этот удивительный факт.
В дополнение к этому Онода подозревал, что Мачимия его больше не напугает, и это знание невероятно успокаивало.
Хотя, мрачно подумал Онода, когда, нахмурившись, выстукивал правильный ритм на куче бочек, которые скрывали вход в спальни Хаффлпаффа, есть еще одна — и значительно менее приятная — связь с его последней встречей с Мачимией. Если быть с собой честным, его разговор с Аракитой разъяснил для него еще кое-что помимо поведения Мачимии.
Оноду раздирали сомнения, и ему отчаянно хотелось поверить, что он придавал всему этому чересчур большое значение, но крошечный червячок беспокойства все же был где-то в глубине сознания. Имаизуми был зол, когда говорил с Кавадой в коридоре у лазарета после матча, во время которого пострадал Наруко, и было понятно, что он так себя и чувствует.
Неудивительно, что эмоции овладели им и все закончилось тем, чего он не хотел.
В конце концов, нет доказательства, что это из-за Имаизуми Кавада покинул команду.
И даже если был небольшой шанс, что это его работа, не было похоже, что Имаизуми стал бы специально манипулировать Кавадой с этой целью. Он был не из таких людей. Имаизуми не был жестоким — Онода хорошо знал, как много он заботится о людях. Он был добрым. Он помог Оноде на занятиях и, хотя не так очевидно, понемногу присматривал и за Наруко, незаметно предугадывая проблемы, с которыми они могут столкнуться, и сглаживая их без комментариев и какого-либо желания одобрения.
Но когда Онода увидел, как Имаизуми стал наблюдать за Наруко так, словно тот мог раствориться в воздухе, если бы за ним постоянно не присматривали, то не мог не задаться вопросом, не был ли в этом корень проблемы. Потому что когда дошло до этого, Онода знал, что Имаизуми заботится о нем и Наруко, но у него в конечном счете не было доказательств, распространяется или нет эта забота на людей за пределами его непосредственного круга друзей. В особенности на людей за пределами его непосредственного круга друзей, которые были замешаны в причинении вреда одному из этих друзей, даже если по чистой случайности. Может, это могло объяснить тот странный удовлетворенный тон, который, как Онода мог поклясться, был слышен в голосе Имаизуми после того, как Наруко спросил, почему ушел Кавада.
Но Имаизуми, кажется, теперь во всем вернулся к прежнему себе, так что, может, Онода просто заблуждался на этот счет — он был уже на грани, в конце концов. Может, все это было лишь в его голове, и только он по некоторым причинам не мог перестать думать об этом.
Онода подошел к кровати и тяжело плюхнулся на нее, только чтобы услышать звук сминаемой бумаги и почувствовать что-то значительно менее мягкое, чем матрас, под собой.
С любопытством Онода вытащил из-под себя предмет, на который сел. Это был ничем не примечательный на вид маленький пакет в коричневой бумаге с небольшой запиской, привязанной куском коричневой веревки. Очень походило на пакеты, которые совы доставляли ученикам каждое утро во время завтрака, но Онода ни разу не получал посылки в Хогвартсе и понятия не имел, почему она оказалась у него на кровати, а не с остальной корреспонденцией.
Сначала Онода взял записку. Там не было ни имени, ни обратного адреса, лишь два предложения неразборчивым почерком, гласившие:
«Когда выиграл, хвали себя. Когда проиграл, вини снаряжение».
Заинтригованный, Онода ободрал бумагу и обнаружил покрытую бархатом прямоугольную коробку. Он аккуратно снял крышку, и на свет явилась пара чего-то вроде защитных очков, лежащих на мягкой шелковой подушечке. Они были простыми и выглядели прочными, с круглыми линзами из толстого стекла, удерживаемыми на месте латунными креплениями и мягкими кожаными ремнями.