Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы

Мне было бы бесконечно приятно верить, что я сделал свой выбор, основываясь на узнаваемых человеческих критериях, что любовь или преданность, благодарность или нежность сыграли какую-то роль в моем решении. Но они этого не сделали. Я даже не знаю точно, как я пришел к решению, что не буду поддерживать Бойла на пресс-конференции в тот день. Возможно, мое чувство тщетности такого появления сыграло какую-то роль, осознание того, что Джефф был далеко за пределами благотворных последствий такой ничтожной демонстрации. Мое ощущение тщетности этого усилилось после того, как Дик и Том повторили то же самое, когда забирали меня после встречи с Бойлом. Или, возможно, какая-то часть моего мозга подбросила монетку, и она упала на сторону моей роли сына.

В любом случае, в тот день я пошел не на пресс-конференцию, а домой к Тому, где после сочувственного обзора событий дня я прошел в спальню, лег и заснул. И поэтому я даже не видел пресс-конференции. Вместо этого я предпочел краткое забвение.

* * *

Хотя я мог избежать пресс-конференции, я не мог избежать вопросов, с которыми она была связана, или того факта, что преступления Джеффа стали сенсационным новостным событием.

Около 15:30 мои друзья отвезли меня в дом моей матери в Вест-Эллис. Я чувствовал, что мне нужно объяснить, что сделал Джефф, а также защитить ее от домогательств. Два репортера уже заняли позиции через дорогу от ее дома, их видеокамеры были на штативах, поэтому я решил пройти мимо дома, а затем свернуть в переулок, который тянулся за ним. Однако Дик заметил другого репортера, стоявшего в переулке, поэтому он прошел мимо репортера и остановился в блокирующем положении, чтобы позволить мне выскочить и промчаться через задний двор и через боковую дверь дома.

Я нашел маму в глубоком кресле, молча отдыхающей в гостиной. Она, казалось, почувствовала облегчение, увидев меня.

– А, это ты, – сказала она.

В течение следующих нескольких минут я сказал ей, что виделся с адвокатом Джеффа, договорился о его защите и теперь пришел, чтобы побыть с ней, когда вполне вероятно, начнутся очень нежелательные вторжения.

– Я кое-что видела по телевизору, – сказала мама, все еще сбитая с толку шквалом полицейской активности, охватившей ее дом за последние два дня. Ее разум оставался запертым в прошлом, ее воспоминания о Джеффе были оторваны от последних событий.

– Джефф так похудел, – сказала она, – он был таким бледным.

Она казалась очень напряженной, растерянной, ее разум не мог осознать всю чудовищность того, что сделал Джефф. Бледный и истощенный вид моего сына служил в ее сознании защитой, доказательством того, что такой слабый человек не смог бы совершить такое тяжелое деяние, как убийство.

Я выглянул в окно, заметил двух репортеров на другой стороне улицы и опустил жалюзи. Долгое время мы с мамой сидели в полутемной тишине этой занавешенной комнаты. Она продолжала говорить, почти одержимо, как будто надеясь, что в разговоре ей откроется истина о том, что произошло с ее внуком. Но ее разум был затуманен, расплывчат, беспорядочен, и чем больше она пыталась осознать события, которые недавно обрушились на нее, тем меньше она понимала, с каким предельным ужасом столкнулась. Это было похоже на ужасную противоположность радуги, на кошмар, ускользавший от нее по мере того, как она пыталась его постичь.

Следующие полчаса мы с мамой продолжали тихо сидеть в гостиной. Были моменты, когда мне почти казалось, что ничего не произошло и никогда не могло произойти, что могло бы нарушить наш покой.

Но это, конечно, была иллюзия, и мы смогли пребывать в ней лишь короткое время. Потому что к 16:30 небольшой контингент репортеров, дежуривших около дома стал пополняться новыми. А затем на мамин дом обрушилась настоящая волна, непрерывный и постоянно расширяющийся поток репортеров. Они ехали на машинах, в фургонах, а иногда и пешком, таща с собой фотоаппараты, штативы, микрофоны, записные книжки. Они топтали цветы и кусты. Они звонили в дверь так настойчиво, что я снял колокольчики. Они так громко стучали в дверь, что задребезжали оконные стекла. Телефон разрывался от их звонков, так что в конце концов я его отключил. Они лезли в окна и рылись вокруг дома и в гараже. Они кричали на нас и друг на друга, мешая говорить.

Конечно, меня это вторжение ужасно напугало, но маму оно просто выбило за грани реальности. Она прожила свою жизнь как человек, который открывает свою дверь на чей-то стук, который отвечает на телефонные звонки, когда они звонят. Она обнаружила, что почти невозможно не делать таких вещей. При каждом новом вторжении она реагировала так же, как впервые. Не в состоянии осознать связь между суматохой вокруг и преступлениями Джеффа, она сходила с ума в поисках причины всего этого. Я твердил ей, что люди, собравшиеся вокруг ее дома, были всего лишь репортерами, что они были безобидными людьми, которые просто выполняли свою работу. Им нужен был Джефф, к ней это не имело к ней никакого отношения.