Джефф слегка улыбнулся.
— Спасибо, папа, — сказал он.
Через несколько мгновений его ввели в зал суда. Слушание длилось чуть больше часа. Мозентеры были там в качестве адвокатов Джеффа, а Ларри Вуйемин выступил в качестве местного адвоката от имени Джеффа. В целом, разбирательство было проведено с большим достоинством. Не было ни легальной пиротехники, ни ажиотажа в прессе. В конце концов Джефф был приговорен к пожизненному заключению без возможности условно-досрочного освобождения[20].
Как только слушание закончилось, Джеффа быстро отвели обратно в комнату ожидания, где нам дали пять минут, чтобы попрощаться. На нем все еще был галстук, который я ему завязал.
Несколько недель спустя, 9 июня 1992 года, я заверил Джеффа, что скоро смогу забрать те его личные вещи, которые полиция изъяла из его квартиры в Милуоки.
Затем, как и следовало ожидать, я пустился в ошеломляющее обсуждение своей работы. «Я только что закончил анализ некоторых эпоксидных составов в лаборатории», — написал я. «ты, вероятно, иногда пользовался эпоксидным цементом или слышал о нем. Эти образцы содержат эпоксидную группу «C-O-C», и исследователи, которые представили мне эти образцы, хотят знать процентное содержание этой группы в образцах «.
Теперь, когда я смотрю на эти отрывки из моей переписки с Джеффом, я вижу в них идеальный образчик той части моего отцовства, которая всегда оставалась непримиримо уклончивой и непредвзятой. В своей концентрации на тривиальных мелочах жизни, в ее акценте и отсутствии смысла, в том, как она заменяет детали содержанием, информацию чувствами, она продемонстрировала мою неизменную решимость избегать тревожащей сути как меня, так и моего сына, а также линии, которая, несомненно, связывала нас.
В другом письме, написанном 2 июля, те же характеристики столь же очевидны.
В этом случае мое уклонение принимает форму неуместного прогноза погоды: «Я сижу в своем офисе. На улице жарко и влажно. Трава здесь становится коричневой из-за засухи. Рядом с моим столом, есть маленький вентилятор, дующий в мою сторону «. И так далее, и так далее, и так далее.
Полная пустота таких строк, их бессмысленные отступления делают ошеломляющее качество моих отношений с ним очень ясным для меня. Я помню, как много лет назад, после того как я обнаружила Джеффа, брошенного в одиночестве в доме на Бат-роуд, я фактически передал его Шери, отчаянно разыскивая своего другого сына, делая звонок за звонком в отчаянной попытке найти Дэйва, в то время как Джефф все это время оставался только в нескольких милях от меня, в пределах моей физической досягаемости, но гораздо более потерянный, чем Дейв, гораздо более обделенный и в самом глубоком смысле, как я понял, гораздо больше похож на меня, чем я мог себе тогда представить.
Ближе к середине августа мы с Шери навестили Джеффа в «Колумбии». К тому времени он уже несколько месяцев принимал Прозак, и его настроение значительно улучшилось. Хотя он еще не попал в общую зону, он уже не был полностью изолирован. Он был гораздо более оживлен в своей беседе, гораздо более увлечен. Он говорил о возможности устроиться на работу в тюрьму. Он упомянул несколько потенциальных рабочих мест и, казалось, больше всего интересовался теми, которые были связаны с тюремной типографией. Анонимный благотворитель перевел сто тридцать долларов на его тюремный счет, и на эти деньги он заказал тринадцать книг, все они имели отношение к спору о сотворении мира и эволюции. Его поражало, что научная теория, которая воспринималась как неоспоримый научный факт на протяжении всех лет его обучения, может основываться на сомнительных предположениях. Казалось, его восхищало, что столь тщательно принятая идея может быть подвергнута сомнению, что ничто не стоит на действительно твердой почве.
Мы с Шери навещали его утром. А потом отправились на ярмарку штата Висконсин, которая проводилась в Вест-Эллисе. Был яркий, солнечный день, и когда мы с Шери прогуливались по ярмарочной площади, мы почувствовали, что в конце туннеля может появиться свет, когда дело дойдет до Джеффа. На вид он был в хорошей форме, как физически, так и морально. Мы могли, по крайней мере, надеяться, что он учится приспосабливаться к тюремной жизни и что он собирается извлечь из нее максимум пользы. Учитывая все это, казалось возможным, что в течение нескольких драгоценных минут мы сможем насладиться непринужденной атмосферой ярмарки.
В какой-то момент мы остановились, чтобы перекусить. Я подошел к киоску и купил две итальянские сосиски и лимонад. Там была плотная толпа, и мы оба нашли что-то утешительное в открытости ситуации, в море лиц, таких же, как и все остальные, приятных, довольных, полностью анонимных. Но, внезапно, когда мы направлялись к свободному столику, какая-то блондинка схватила Шери за руку.
— Присядьте с нами, — сказала она. — Я знаю, кто вы.
В сентябре я получил официальный список всех вещей, которые были собраны из квартиры Джеффа. На шестидесяти девяти отдельных листах, озаглавленных «ПОЛИЦЕЙСКАЯ ОПИСЬ», перечислялись остатки жизни моего сына.