Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

Добрило, старательно деля угощение на равные части, чтобы лакомки не передрались, ответил со вздохом:

— У меня пятеро детей и двенадцать внуков… если не знать все их прожорливые детские повадки, в нашем семействе живым не останешься… Как они там без деда, шмелятки мои?…

Плюнька, чувствуя, что хозяин загрустил, нежно чмокнул его в ухо, а один из устрашающих печенегов, потеряв терпение, потянул моченое яблоко из добрилиной руки. Добрило рассеянно выпустил яблоко, глядя поверх чужих детишек на холодную степь, откуда березовцы приехали и за которой среди лесов тонула где-то в сугробах родная деревня… А в деревне стоял построенный еще добрилиным прадедом большой теплый дом с просторным двором. А во дворе бегали, валялись, ездили друг на дружке, падали с забора, таскали друг друга за уши, дразнились, ябедничали и кричали двенадцать курносых медоходиков, дедушкина забота и отрада…

— 26 ЗЕЛЕНАЯ ТАВРИКА

На исходе второй недели березовский отряд приехал к обширному водному пространству, круглым пятном лежащему вровень с травяной долиной. В речке Березке, пробегавшей мимо родного селения, даже заяц утонуть не мог, так что деревенским жителям никогда не приходилось видеть так много воды. Изумлению их не было предела, но изумлялись они напрасно: это был всего лишь мелкий морской залив, он скоро остался позади и чудесные верблюды зашагали по земле плодородного полуострова, именовавшегося в те времена Таврикой[6]. Путешественников окружила приморская зима — прохладная, но приветливая и на удивление зеленая. Черное море, омывавшее Таврику с трех сторон, грело ее все холодное время года, поэтому по равнине стелилась трава и повсюду виднелись низкорослые можжевельники и кустики со странными, скатанными в трубочку, колючими листиками, которые не опадают с них круглый год. Далеко впереди, в сторону утреннего солнца — там, куда уверенно несли людей волшебные верблюды, — вставали зеленеющие округлые горы с редкими скалами на макушке. В трещинах скал, на высоте, лежал белый снег, и можно было иногда видеть, как его взметают и кружат короткие метели.

Около полудня березовцы нагнали престарелого монгола в полосатом халате, везшего на ослике запас веток для очага.

«Ну и одежда. Женская юбка пришита прямо к рубахе. И не стыдно ему, едет, как будто так и надо,» — думали русские путешественники, разглядывая монгола, его халат, бритую голову и узкие, как у печенега, глаза.

Монгол остановился у дороги и кланялся. «Богатый караван, — думал он. — Наверно, русские князья едут.»

— Эврика! — приветствовал чужеземца Веприк, употребив единственное знакомое ему нерусское слово.

— Африка! — добавил на всякий случай Чудя.

«Африканские, оказывается, князья, — решил престарелый монгол. — А вроде на русских похожи. Болтают по-африкански, ничего не понятно.»

— Эврика-эврика! — приветливо согласился он и поклонился, опасаясь, как бы незнакомцы не ограбили его посреди дороги. — Африка-Африка!

— Мама! — крикнула из корзины Дуняшка.

— Мама-мама! — подтвердил монгол.

— Гм! — с сомнением произнес Горбатка.

— Гм-гм! — поспешил согласиться старик и снова поклонился…

— Хорошо поговорили, — решил Добрило, когда их отряд, миновав монгола с осликом, продолжил путь. — Душевный народ тут живет.

Следующий, кто им встретился, был одет очень просто — голубая рубаха с пояском, штаны и крепкие лапти, — и было это совсем не удивительно, потому что встретился березовцам русский человек по прозванию Копыто. Человек этот служил у киевского купца и шел из Сурожа с деловым поручением.

— Эврика! Африка! — сразу же приступил к переговорам Чудород, кланяясь с верблюда.

— Эврика! — ответил на всякий случай Копыто. Потом он, будучи мужиком ехидным и видя, что незнакомцы по-русски ни бельмеса не смыслят, состроил доброе лицо и добавил: — Охламоны!

— Охламоны-охламоны! — подтвердил Веприк, стараясь быть вежливым и подражать обычаям местных жителей.

— Болван! — добавил Чудя.

— Ты чего ругаешься? — шепотом спросил его бортник.

— Если по-здешнему «охламоны» значит что-нибудь вроде «приятного вам пути», тогда, может «болван» — это «счастливо оставаться», — прошептал Чудя и улыбнулся Копыте.

«Противные какие чужеземцы, — подумал тот. — И язык у них дурацкий.»

Вскоре навстречу березовцам попалась целая компания греческих писцов, которые шли в отдаленный монастырь переписывать книги.

— Эврика Африка, охламоны! — приветствовал их Веприк, решив, что уже достаточно освоился с местным языком.

Греки поняли слово «эврика» и очень удивились.

— Ты слышишь? — тихо спросил один из них соседа. — Эти чужеземцы говорят «Я нашел Африку!»

— Уважаемые путешественники, вы что-то перепутали! — крикнули греки. — Не хотим вас огорчать, но вы едете совсем с другой стороны! Там Киев, а не Африка.

— Но это ничего, Африку уже нашли три тысячи лет назад, нет необходимости опять ее искать, — добавил один из писцов.

Березовцы, хотя ничего из греческой речи и не поняли, услышав имя родной столицы оживленно закивали.

— Болван! — добродушно сказал Добрило.

Писец, понимавший немного по-русски, обиделся.