Как ты смеешь

В среду ее освобождают от химии ради индивидуального занятия с тренером и выдают учебный пропуск в коридоры. Это значит, что теперь она в любое время может заходить в кабинет тренерши и устраивать себе перекур. Я вижу ее, проходя мимо: она машет мне рукой, склонив голову набок. Сигаретный дым зловеще клубится вокруг лица.

«Спасибо, тренер, – думаю я. – Спасибо».

– Неужели ее правда сделали капитаном? – шепчет Тейси. Все теперь разговаривают шепотом, но Тейси так и трясется в своих ослепительно-белых тапочках флаера.

Похоже, правда.

Неужели я вижу удовлетворение на твоем загорелом лице, Бет?

«Черт, – думаю я и этими словами напоминаю себе Бет, – неужели это все, чего она добивалась?»

Как бы не так.

– Да все в порядке, – отмахивается тренер. – Мне некогда о ней думать. И тебе тоже, Эдди. Давай-ка, покажи мне фляк.

И я пытаюсь, но ноги не слушаются, и тело какое-то странное, словно окаменело.

– Толкайся! – рявкает она. На висках выступил пот, грязные волосы выбиваются из резинки.

– Соберись! – с каждым криком ее голос крепнет, а мое тело становится более твердым и упругим. – Напрягай мышцы, концентрируйся и – черт побери, Эдди – улыбайся. Улыбайся! Улыбайся.

Следующим утром я вижу Мэтта Френча – тот заезжает на стоянку на своей серой «тойоте». Тренер на пассажирском сиденье.

Она выходит из машины и даже не оглядывается. А он, кажется, говорит ей что-то… хотя, может быть, и нет.

Но он смотрит ей вслед и ждет. Наверное, следит, чтобы она в целости добралась до входа в здание.

Чем чаще я его вижу, тем все симпатичнее он мне кажется, – по-своему. Усталый симпатичный парень.

«Это труднее всего, – как-то призналась она. – Я не могу сказать о нем ничего плохого, ничего».

Почему-то эти слова кажутся такими жестокими.

И, может, поэтому я чувствую себя так, глядя на него сейчас. Мэтт Френч. Не знаю, почему, но его усталый вид среди всех наших криков, надменности, размалеванных лиц взывает ко мне. Я понимаю его, как тогда, когда он смотрел на меня ночью, в подвале.

«Он не такой, каким кажется», – как-то сказал Уилл.

Но я не уверена, что Уилл понимает, каким мне кажется Мэтт.

Мэтт Френч смотрит на жену, которая идет по центральному проходу стоянки; смотрит, как она исчезает за стеклянной дверью. Он еще долго глядит ей вслед, обняв рукой спинку пассажирского сиденья и слегка наклонив голову.

Он смотрит на нее, как отец на дочку, резвящуюся на детской площадке.

А она ни разу не оглядывается.

– Ее машина в гараже Шуйлера, – сообщает Бет. – Дейви ее видел. На переднем крыле большая вмятина.

Понятия не имею, кто такой Дейви и откуда он знает, как выглядит машина Колетт. У Бет знакомые в каждом дворе: друзья брата, сыновья бывших дружков ее матери, племянник перуанки, которая убиралась у них в доме. Она знает людей, которых другие даже не замечают. Ее способность находить нужные сведения и вещи поразительна. Ей известно, у кого можно затусить, когда уехали предки, где можно дешево купить дизайнерские сумки, раздобыть фальшивое водительское удостоверение и рецепт на транквилизаторы.

Спрашиваю тренершу, что с ее машиной.

Та показывает длинную ссадину на руке.

– От шва на руле, – объясняет она. Изо рта свисает сигарета, голос усталый и сиплый – почти как у Бет. – Врезалась в столб на стоянке в Букингем-Парке, у детской площадки.

«Как жаль», – отвечаю я.

– Парковалась и пришлось очень быстро разворачиваться. На дорогу выбежала девочка, – она смотрит в пустоту. – Вылитая Кейтлин.

– Но вы с Кейтлин не пострадали? – спрашиваю я, ведь, кажется, это именно то, что положено спрашивать в такой ситуации.

– Это и есть самое странное, – отвечает она, качая головой. – Кейтлин со мной не было. Я ее забыла. Оставила дома, в комнате, где она играла в «змеи и лестницы»… А могла и хлорки выпить, или наесться яду из шкафчика под раковиной, или запалить костер на заднем дворе. Что угодно могло случиться.

Она невесело смеется и качает головой. Долго качает, щелкая зажигалкой в руке.

А потом прекращает.

– Во всем мире нет матери хуже меня, – говорит она с растерянным, затуманенным взглядом.

Смотрю на нее и вижу, как ей страшно.

И отвечаю:

– Точняк.

Это слово всегда вызывает у нее одну реакцию – смех, вот и сейчас тоже. Она смеется искренне, и это прекрасно.

– Ей навстречу ребенок выбежал, – рассказываю я Бет, – и она въехала в столб.

– Не верю, – заявляет Бет.

– А с чего ей врать-то?

– Да куча причин, – говорит она. – Я и раньше была права на ее счет. Ты кому угодно готова поверить, как тогда, в летнем лагере, поверила этой флаерше из школы святой Регины. Кейси Джей. Хотя та была патологической лгуньей. А ты все проглотила.

Ох уж эта Бет, вечно вытащит на свет то, что уже похоронено в далеком прошлом, и обсыпет меня пеплом. Это прошлое лето мне по гроб жизни будет аукаться. Наша единственная ссора – даже и не ссора толком, а так, девчачьи глупости.