Я опускаю ладонь на колено и тут же вспоминаю темно-фиолетовый синяк, который был у меня на том же самом месте, что и у Бет – от большого пальца Минди, впившегося в кожу, когда она поднимала меня в стойку на бедре[34].
И лимонные трусики, аккуратно сложенные в сумочке.
Но тренер не слушает. Она даже не смотрит на меня.
Она держит в руке телефон Бет. Ума не приложу, как он у нее оказался.
Она просматривает историю. Исходящие звонки и сообщения «Сержанту Уиллу» – шесть, семь, восемь подряд.
Внезапно ее лицо искажается.
«Приезжайте, сержант, мы заждались». И фотка, отправленная следом: черно-белый, как у Бет, лифчик под зебру, призывно выставленные буфера.
Колетт швыряет телефон в стену, тот отскакивает и шлепается прямо в унитаз.
Что тут такого? Это же ничего не значит.
Одному дьяволу известно, сколько цифровой порнухи хранится у Бет в телефоне; сколько электронной грязи скопилось в закоулках его памяти.
В голове пьяный туман, и я могу думать лишь об одном: «
Позже я поднимаюсь с дивана в гостиной и крадусь в подвал. Бет лежит, зажав между колен сбившееся одеяло; свернувшись клубком, как змея.
– Бет, – шепотом спрашиваю я, поправляя одеяло. – Это правда? Прайн на тебя напал? Он заставил тебя?
Ее глаза закрыты, но я чувствую, что она знает, что я рядом. Мне как будто удалось проникнуть в ее сновидения, и во сне она мне отвечает.
– Я заставила его заставить, – бормочет она. – И он это сделал. Можешь поверить?
Заставила его заставить. Ох, Бет, что это вообще значит? Представляю, как она его околдовывала. Провоцировала.
– Заставила его заставить тебя сделать что?
– Да какая разница, – отвечает она. – Оно того стоило.
– Бет, – говорю я, – стоило чего?
– Она должна понять, что она с нами делает, – отвечает Бет. – Я заставлю ее понять.
Так умеет говорить только Бет. Это ее серьезный тон, тон, каким она рассказывает страшилки у костра, металлический капитанский тон. Так она говорит, когда хочет вытрясти из меня всю душу, и ей это удается.
– Она даже не знала, что мы были на той вечеринке, – возражаю я.
– Она считает, что может вести себя, как шлюха, и делать, что ей вздумается. А мы всего лишь девчонки и просто оказались там, где с нами могло случиться все, что угодно.
– Но мы сами захотели пойти, – в моем голосе тоже появляются металлические нотки, – и пошли.
– Из-за нее, – отвечает она, поднимая руку и сжимая свое горло. Рука дрожит. – Мы пошли из-за нее.
– Я – нет, – рявкаю я на нее. – Я пошла не поэтому. Причем тут она?
Бет смотрит на меня сквозь полуопущенные веки; глаза блестят из-под ресниц. Как всегда, она видит меня насквозь.
– Эти парни из Нацгвардии – они знают, что им все сойдет с рук, – шепчет Бет. – Они же понимают, что им все можно, все разрешено.
И я вспоминаю то, о чем думала всего несколько часов назад, когда мы с Рири крутили попами на продавленном матрасе: «
– Бет, – говорю я, пытаясь вернуться к основной теме разговора, – он… он тебя… – и не могу выговорить это слово.
– А какая разница, – отвечает она.
Я делаю глубокий вдох. Такой глубокий, что легкие вот-вот взорвутся.
– Он
Пару раз за ночь я ощущаю в доме какие-то движения. Вокруг пляшут тени. Я лежу в пьяном забытьи, свернувшись калачиком на диване, и мне кажется, будто я в комнате Кейтлин и розовый ночник отбрасывает на стены силуэты балерин.
Ближе к рассвету тень появляется снова, и я слышу легкий скрип блестящих кленовых половиц.
Поднявшись, я крадусь в коридор; в животе буча, с похмелья каждое движение причиняет боль.
Тренер в подвале. Стоит, перегнувшись через спинку дивана и что-то шепчет на ухо Бет.
Ее лицо как камень.
Пальцы вцепились в мягкую обивку.
Кажется, я слышу, что она говорит. Точнее, я это знаю.
А потом Бет отвечает, но я не слышу ни слова; точнее, мне кажется, что слышу, но не уверена. В моем воспаленном мозгу она произносит:
Глава 16