Как творить историю

– Знаете, старина, все это очень странно. Вы начали пересыпать вашу речь американизмами наподобие «подцепил» и «сдается», а теперь еще и «разумеется», с твердым американским «р». Вы потратили немало времени, стараясь убедить доктора Бэллинджера в том, что вы стопроцентный британец, выросший в Гэмпшире, такой же английский, как белые утесы Дувра, а теперь норовите уверить меня, что в вас столько же американского, сколько в яблочном пироге, и что подлинный ваш выговор возвращается к вам таким же загадочным образом, каким он и сгинул.

– А вы хотите сказать, что не верите мне?

– Я просто пытаюсь понять, друг мой. Все выглядит несколько непоследовательно, не так ли? Может быть, вам лучше сказать правду, как вы считаете?

– Это что, полицейский допрос? Черт возьми, я же встретился здесь с людьми, которые знают меня. Я видел мои водительские права… мои водительские, мать их, права, мою квартирку в Генри-Холле, кредитные карточки, бумаги. Да, я проснулся с шишкой на башке и со странным акцентом. Но и не более того. Я полагал, идея состоит в том, что вы и все прочие скажут правду мне. Это же у меня память, на хрен, отшибло. Все, что мне требуется, – вернуться к моей жизни.

– И ничего больше? Забыть все случившееся, вернуться к жизни и сдать трайпос?[110]

– Да! Вот именно. Собственно, зачем же еще я здесь, так?

– А что вы проходите?

– Философию.

– Н-да, вот теперь вы меня и вправду озадачили. Ни в одном университете мира, за вычетом Кембриджа, слово «трайпос» для обозначения экзамена на степень не используется. А здесь, в Принстоне, мы совершенно определенно не прибегаем к слову «проходить» в значении «изучать». Все это очень трудно понять.

– Ну и прекрасно! Вы получили предмет исследования, который принесет вам славу. Так в чем же проблема?

– Проблема в том, старина, что во всем этом отсутствует смысл.

– То есть вы думаете, что я вру? Притворяюсь? Что ж, если так, – отлично! Да, вы совершенно правы. Все это обман. Враки. Розыгрыш. Надувательство. Выбирайте любое слово. Я проделал все на пари. А теперь мне гораздо лучше. Я такой же американистый, как мамин яблочный пирог. Ты офигенно прав, партнер, будь спок, я убогий, в лоб вашу мамашу, америкашка, поэтому я щас, если тебе это по губе, поканаю целым таким куском восвояси, и спасибочки, что потратил на меня прорву времени, добрый мэн.

– О господи! – выдавил Тейлор, и брови его улезли еще выше – ни дать ни взять изумленный Аластер Сим.

– И уж если говорить о странностях, – продолжал я, – так какого дьявола вы въелись в эти ваши «старина» и «друг мой» и бросаетесь ими так, точно у вас в заднице свербит, а? Ни один настоящий англичанин ими лет уж тридцать как не пользуется. Вы разговариваете, точно усеченная версия Питера Селлерса из «Доктора Стрейнджлава».

– Прошу прощения?

– Не суть важно, – сказал я. – Вы о нем ни малейшего представления не имеете. Вам ведь, полагаю, никогда о Питере Селлерсе слышать не доводилось?

По пустому лицу его было ясно – не доводилось.

А я вдруг понял, что существует целая куча фильмов, здесь так и не снятых, что киноактеры, которых в моем мире вывела в звезды война и прочие обстоятельства, здесь никому не известны. «Стрейнджлав», «Самый длинный день»[111]… Боже милостивый, «Касабланка». У них нет «Касабланки»!

Хотя, если подумать… если подумать обо всем кино, которое наснимали здесь за последние пятьдесят лет и которого я еще не видел.

Господи! Я же могу заработать целое состояние. Я могу написать для них «Касабланку»! Черт, ведь я знаю ее почти слово в слово, кадр за кадром. А «Третий человек»![112] Я и его могу написать… «Шталаг-17»,[113] «Большой побег»,[114] «Шпион, который пришел с холода».[115] Господи…

Тейлор перестал разгуливать по кабинету и снова уселся напротив меня, сводя и разводя колени, так что я видел измятую, покрытую пятнами пота льняную промежность.

– Теперь послушайте меня, Майкл. Я буду с вами совершенно откровенен. Договорились?

Я выкинул из головы сценарные мечтания и не без опаски кивнул.

– Не стану притворяться, будто точно понимаю, что происходит у вас в голове. Разумеется, одну из возможностей составляет гипноз. Другую – самогипноз.

– Вы полагаете, что я…

– Я просто перебираю варианты, старина. Кто-то мог загипнотизировать вас, – возможно, в шутку, возможно, по причинам не столь безобидным. Не исключено, что вы проделали это сами – случайно или намеренно, сказать очень трудно. Не исключено даже, что вы не тот, за кого себя выдаете.

– Что?

– Существуют, разумеется, разного рода обследования, которые мы могли бы провести.

– Так ведь все это просто из-за того, что я головой стукнулся. Я хочу сказать, такое же случается, нет?

– На моей памяти еще не случалось, Майкл. Думаю, самое лучшее для нас – подержать вас некоторое время под наблюдением.

– Но я совершенно здоров. И все проходит, я чувствую.