Как сражалась революция

В Иркутске мы с Варварой сутки отсиживались дома. На другой день нам вручили по узелку и по венику и отправили в баню. Оттуда мы, убедившись в отсутствии слежки, прошли на новую конспиративную квартиру, к Прасковье Гедымин. Она работала в Переселенческой больнице и много сделала для облегчения участи больных и раненых коммунистов-подпольщиков.

Вскоре в нашем убежище появился Саша Ремишевский, член Иркутской подпольной группы большевиков. Он сказал, что мне поручается перейти линию колчаковского фронта и доставить в Москву, в ЦК партии, секретное донесение. Все инструкции должен был мне дать Андрей Червеный. Вечером накануне отъезда пришел незнакомый человек. Прасковья Иннокентьевна ему обрадовалась.

—    Здравствуй, Конь,— сказала она при встрече.

Оба они рассмеялись. Потом мне объяснили, что «Конь» дореволюционная кличка Червеного. Незнакомец подсел ко мне.

Разговор наш длился долго. Выслушав всю устную информацию, я была в отчаянии и, не выдержав, спросила:

—    А вдруг я что-нибудь забуду?

—    Ничего, тогда все скажут твои косы,— загадочно успокоил меня собеседник.

К концу беседы подошла Мария Артемьевна Бабич. Она принесла корзинку с вещами. Андрей Червеный достал из корзины шелковые ленты и попросил сшить из них трубочки, потом сложил туда мелко исписанные куски тонкого батиста. Затем он спросил, была ли я в бане, чистая ли у меня голова, и поручил Марии Бабич заняться моим туалетом и прической. Я, конечно, была изумлена, но понимала одно — все уже кем-то тщательно продумано и мое дело только подчиняться.

Серое в клеточку платье одной из дочерей Марии мне было впору. Мы с Марией вышли в соседнюю комнату. Там она рассказала, что от дочерей она известий не имеет и ничего не знает о их судьбе. Вплетая шелковые трубочки в мои косы, она заплакала, вспомнила, что у Шуры были такие же светлые и густые волосы, как у меня. В то время Шура и Тоня Бабич вместе с частями фронта отступали на Дальний Восток. Потом они возвратились и принимали активное участие в подпольной партийной работе.

Я заметила, что Мария Бабич несколько раз назвала Андрея Червеного Борисом. Пока заплетали косы, я все гадала, в чем тут дело. Но вскоре все разъяснилось.

Знакомый незнакомец

Видом моим Червеный остался доволен. Он предупредил меня, чтобы берегла косы, сообщил адрес явочной квартиры для связных ЦК.

—    Приедешь в Москву, не забудь передать привет Клавдии Тимофеевне и Якову Михайловичу Свердловым и скажи им, с кем ты приехала в Сибирь, тот и направил тебя к ним,— неожиданно закончил он напутствие.

—    Неправда,— возразила я,— вы мне незнакомы!

Андрей снял парик, бороду, усы, и предо мной предстал совершенно изменившийся Борис Шумяцкий, председатель Центросибири, с которым я в предоктябрьские дни 1917 года, по поручению Я.М.Свердлова, выехала из Петрограда в Сибирь. Потом он вынул какой-то шарик изо рта и заговорил своим обычным голосом.

Конечно, я не удержалась и спросила, как он очутился в Иркутске, когда мы все были уверены, что он находится в Москве. Шумяцкий рассказал, что, как только стало известно о падении Советской власти в Самаре, на Урале и во многих городах Сибири, ЦК партии разослал уполномоченных в районы, захваченные белогвардейцами. Они должны были установить связь с большевиками, оставшимися в тылу, выяснить на месте обстановку, расстановку сил и информировать Центральный Комитет о положении на местах как можно чаще.

Вдруг я испугалась, что Бориса узнают, и попросила:

—    Наклейте скорее бороду, а то вы совсем не похожи на Андрея Червеного...

— Не беспокойся, Катя,— заметил Борис Захарович,— здесь я нахожусь в обществе ангелов-хранителей.

—    А где же ваш главный ангел-хранитель, ваша жена? — спросила я.

—    Она всегда там, где я,— последовал короткий ответ.

Разговор наш принял шутливую форму. Однако не трудно было понять, какому риску подвергался Шумяцкий, следуя в Иркутск через фронт и оставаясь во вражеском тылу, в городе, где его очень многие знали.

Через линию фронта

...Меня никто не провожал. Я шла на вокзал без вещей. В вагоне из полумрака слышу знакомый женский голос:

—    Вот ваш чемодан и ваша корзина.

Поставив то и другое, Рая Глокман, это была она, обняла меня, прижала к груди и чуть слышно прошептала:

—    Возвращайся поскорее.

Я села у окна и закуталась в большой платок, будто у меня болели зубы. И так как все, что нужно в дороге, даже вода, было в корзине, я не выходила на станциях. «Острая зубная боль» избавила меня от необходимости беседовать с пассажирами. Моими соседями по купе оказались мужчина и женщина, видимо, муж и жена, не то купцы, не то богатые крестьяне, как я полагала. Они сочувствовали мне и давали поочередно советы, как избавиться от зубной боли. На станции Тайга «купец» взял свои вещи и, наклонившись ко мне, сказал:

—    Выйди в тамбур.

Я медлила. Видя мою растерянность, жена купца говорит:

—    Иди, иди, голубка, не бойся, я послежу за вещами.

В тамбуре мой сосед сказал: