Как сложно быть ангелом (СИ)

— Нет, есть ещё, — демон стала тискать мои щёки. — Я от тебя в восторге, пончик. От твоего животика и мягких щёчек. Если честно, я из-за диеты от того и переживаю, что ты похудеешь.

— Не похудею.

— Почему ты так приуныл, мой толстенький?

— Потому что я толстенький. Я даже на диете не похудел.

— Но прошла-то всего неделя. Да и диета у нас довольно щадящая, я всё спросить хочу, ты её сам что ли придумал?

— Для тебя — да.

— Ах, для меня создали персональную диету! — она крепко меня поцеловала. — Мой ты пирожок. Кругленький и сладкий, вкусненький и мягонький.

Я вздохнул и улыбнулся.

— А если я зажирею и ходить сам не смогу?

— Тогда и будем решать. Иди ко мне, мой дорогой.

Я прильнул к ней, смотря в окно. Погладил по животу.

— Животик не болит?

— Нет. Только вот тут ноет иногда.

— Где?

— Тут, — Софа взяла мою ладонь и подняла к своей груди, расположив под левой так, чтобы я частично мял тёплую мягкую плоть. Я залился краской. Демон улыбнулась. — Ты чего так застеснялся, Рафаил?

— Я… я… ничего, — пискнул я, продолжая держать рукой низ левой груди девушки. Она была очень тёплой, полной и тяжелой, мягкой и упругой, нежной и… и приятной. Я посмотрел на хитро улыбавшуюся Софу. И стал мять её грудь. Софит рвано втянула воздух и выгнулась ко мне. Я стал мять и ласкать её и второй рукой. Когда Дженни дремала, а по телевизору шло какое-то шоу, там мелькнула фраза: «хорошая грудь должна умещаться в ладошку». Моя Софи тут пролетает. Тут и двоих ладоней будет маловато. — Такая… такая мягкая… и большая…

— Да похудею я потом, — смутилась она, закрывая глаза и льня ко мне.

— Зачем? Ты такая приятная… можно я кое-что сделаю?

— Попробуй… нгх… только не останавливайся…

Я прижался щекой к груди девушки, лёг на неё головой и закрыл глаза, одной рукой продолжая мять её. Тепло. Мягко. Безопасно. Мне вспомнилось детство. Я плакал, уже не помню, из-за чего, а мама усадила меня на свои колени, прижала к себе и стала ласкать и утешать. Я утыкался в грудь матери, жмурился, всхлипывал и чувствовал, что больше ничего нет. Только мамина ласка, только эта тёплая мягкость, что означает безопасность от всего мира. На своей голове я почувствовал ладони Софы.

— Всё хорошо? — спросила она, бережно поглаживая меня по макушке.

— Я люблю тебя, — я поцеловал её грудь.

Девушка чуть-чуть смутилась, но улыбнулась и стала ласкать меня по щекам. Я вдруг понял кое-что. Я почувствовал, что она — моя. Софа рождена для меня, а я для неё. Я почувствовал, что она — мягкая, ласковая, порой взрывная и заботливая, моя родственная душа. Вернее, я и раньше это чувствовал, сейчас я в этом убедился лишний раз. Наверное, потому что Софа чем-то похожа на мою маму. Я бы сказал наверняка, если бы помнил, как она выглядела. Но эта безопасность и нежность, и это «ты в порядке, сладенький?» каждую ночь, когда мне снятся кошмары, или когда я нехорошо себя чувствую… я смотрел в её разноцветные глаза и думал о том, как хочу её защищать и беречь ото всех. Я взял её руку и трепетно поцеловал.

— Любимая моя… — шептал я. — Моя прекрасная, моя дорогая.

— Мой милый, — она льнула ко мне и целовала лицо. — Мой сокровенный.

— Ты будешь моей всегда, Софа? — я посмотрел ей в глаза и снова поцеловал ладонь, прижимая к сердцу.

— Буду, — кивнула девушка. — А ты будешь всегда моим?

— Буду. Я уже твой. Только твой.

— Давай убежим? — шептала она, лаская меня. — Пусть ад и рай воюют, это не наша война. Ты и я должны быть вместе, а не враждовать.

— Мы убежим, — я сильно поцеловал её. — Далеко-далеко. И будем жить как люди.

— Давай у нас будет маленький домик?

— И собака.

— Белая.

— Назовём Джорди.

— У него будет чёрный влажный носик-кнопка, которым он будет будить нас по ночам и проситься к нам под одеяло, — улыбалась Софочка.

— И он будет лизать нам руки, пока выпрашивает вкусняшки.

— Мы всегда-всегда будем вместе. Правда?

— Правда, любовь моя. Всегда-всегда.

Мы сильно поцеловались. Я прижимал к себе свою любовь, ласкал её грудь и лобызал горячие губы, а она льнула ко мне, срывая пуговицы с рубахи и шепча: «возьми меня». Я волновался, я нервничал, ладони потели, дыхание учащалось. Мы каждый день друг друга трогали, но сейчас это было словно в первый раз. Я опустил Софу на диван и взял за руку.

— Ты боишься? — спросила она. Без издёвок и насмешек. Только ласка, только доброта. — Потому что мы разных рас?

— Я не знаю… не понимаю…

— Рафи, — она коснулась моей щеки. — Здесь только ты и только я. И наше сокровенное. И никому в целом свете не дозволено мешать нашему счастью.

Я поцеловал её. Вошёл в её тело. Софа стонала и выгибалась, царапаясь ногтями и лаская мне живот. Я двигался немного неумело, мне мерещилось, что она либо симулирует, либо ей больно. У меня была только одна женщина, и то лет сто назад, кому было меня учить? Я чуть было не начал пилить себя прямо в процессе, как меня из мыслей выдернула Софа.

— Ты стесняешься?

— Я не знаю, — признался я.

— Расслабься, сладенький. Давай я.