Как сложно быть ангелом (СИ)

— Ты впечатлительный и открытый миру мальчик, Раф, почему ты не любишь себя за это? ты не тряпка, ты просто чувствительный.

Я пискнул и шмыгнул носом. Всхлипнул. Софа умилительно засмеялась и обняла меня плотнее.

— Пончик настоящий.

— Ты такая… т-ты мне жизнь спасла… ты самая хорошая… — скулил я, прижимая девушку к себе.

Она взяла моё лицо в руки, вытирая мне слёзы. Мы были так близко друг к другу. Я слышал, как бьётся её сердце, как она тихо дышит, и я чувствовал её. Совсем рядом, со мной, здесь. В моих руках.

— У тебя глаза такие красивые, — сказала она, поглаживая мою щёку.

— Как у тебя, — ответил я, пялясь ей в лицо.

Она слегка засмущалась. Она с виду такая уверенная, нагловатая, даже немножко опасная, а на самом деле такая же, как я. её так же легко смутить, или подкупить сладкой булочкой.

— Мне кажется, я… я…

— Я тоже, — прошептал я, подавшись вперёд.

Я закрыл глаза. Мне всегда казалось, что они должны быть закрыты в этот момент. В следующий миг я почувствовал вкус брусники, сметанного крема, молока и отдалённо чипсов. Ясно, чем она там в участке занимается. Мягкие и тёплые ладони гладили меня по щеке и шее. Когда я открыл глаза, на меня смотрели гетерохромные гляделки, хозяйка которых смущённо облизывалась.

— Ты на вкус как шоколадка, — тихо призналась она.

— А ты как булочка с брусникой.

— Мы… а что теперь?

— Я не знаю. Не всё ли равно?

— Возможно, — она прильнула ко мне. — Я… я тебя это… люблю немножко.

— Немножко? — невольно усмехнулся я.

— Вот столечко, — Софа показала малюсенькое пространство между указательным и большим пальцами.

— Тогда я тебя ещё меньше.

— Это в смысле?!

— А всё!

— Ах ты, разбойник!

Я засмеялся и уложил её себе на колени. Софа улыбалась и ласкала мою щёку.

— Мой пельмешек.

— Моя булочка.

— Мне кажется, твой брат меня нагнёт.

— Я ему не дам.

— Я тебе верю, мой милый лейтенант. — я слегка засмущался. — А можно мне кое-что сделать?

— Что именно?

— Я понимаю, что ты сильно стесняешься… но он такой миленький и мягонький.

— Кто?

— Он, — Софа положила ладошку мне на живот. — Ох, дрожит. Тебе неприятно?

— Я… я растерялся… можешь ещё?

Она ненавязчиво описала ладонью кружок мне по животику.

— Ещё, — пробубнил я в её макушку.

— Ты ж мой пончик! — счастливо улыбнулась Софа и трепетно меня поцеловала, продолжая ласкать пузцо. — я не могу, он мне со дня нашего знакомства покоя не даёт.

— Разве? — раскраснелся я.

— Да, да. Такой кругленький, тёпленький, как подушечка. Так бы и съела тебя всего вместе с этим сладким животиком. Ещё и жирок такой мягонький, я бы тебя жамкала и жамкала.

— Жамкай, сколько влезет. Но тебе правда не неприятно? Всё-таки ты ведь права, это всё жир.

— Да хоть вата. Рафи, — она взяла меня за большой живот. — Мне нравится, как ты выглядишь. Правда, очень нравится. Я считаю тебя красивым.

— И я не тряпка? — промямлил я, прильнув к ней пузечком. Мне так понравилось быть в её объятиях, она так приятно мнёт животик. Я ошибался, я вовсе не ненавижу, когда мне брюшко щупают. Зависит от того, как и кто это делает. Мне нравится, когда меня ласкают. Особенно, когда ласкают животик.

— Вовсе не тряпка. Тряпки пол моют, а не булочки пекут. Ути батюшки, что ты делаешь?

— Погладь животик, пожалуйста, — пробухтел я ей в ладошку, которую стал целовать, пока выдвигал пузо и упирался им ей в бочок.

— Иди ко мне, мой сладенький кругленький пухленький мягонький эклерчик!

Софа повалила меня на диван и стала мять живот. Боже, неужели я не сплю? Её ручки поглаживали, покачивали, похлопывали жирок и нежно его массировали, убирая остаток неприятных ощущений от ударов Уриила. Я буквально чуть ли не лужицей растекался перед ней. Как же мне хорошо в её руках.

— Рафи, милый.

О боже, я её «милый»!

— Да, дорогая?

Она умилительно улыбнулась.

— Я как-то не подумала, тебе не обидно, когда я тебя пухленьким назвала, мягоньким или кругленьким?

— Мне понравилось, — чуть зарделся я. — Можешь… можешь ещё раз так назвать?

— Пухленький. Как пирожок с яблоком и корицей.

— Мне правда нравится, но я немного смущаюсь… это нормально?

— Вполне, мой кругленький. Можешь тоже меня как-нибудь так называть.

— Боже, моя сладкая пампушечка, спасибо! — я сильно чмокнул её в щёку и трепетно обнял. — Моя пышечка, плюшечка, моя самая вкусная мармеладка, моя… моя… моя Пасха с цукатами и с фундуком!

— Так меня ещё никто не называл.

— Такая, знаешь, сладенькая и из творога.

— Без изюма?

— Конечно ты без изюма.

— Тогда ладно, — она чмокнула меня в нос. — Мой большой и вкусный трёхэтажный сметанный тортик с ванильными и шоколадными коржами.

— С орешками?

— Хорошо, с орешками.

— И с завитками наверху?

— Да, с такими, — она накрутила себе на палец прядь моих волос, сделав мне кудряху на чёлке.

— Есть захотелось.

— Пошли кушать, моя радость. У нас был стресс, надо его унять.

— А сладеньким тоже?

— Ну естественно, кругленький!

— Люблю тебя, пышечка.

— А я тебя, пончик. Нет, когда-нибудь я точно не удержусь и съем твой большой сочный животик.

— Или я твой.

— Эй!

— Я любя, тыковка.

— Ну-ну, помидорка.