Как распознать неудачливого человека?

Вы и дежурный врач – на этот раз женщина-гинеколог – томились в ожидании пациента, чтобы как можно скорее оформить его и последовать примеру коллег, как вдруг заслышали на проходной какую-то возню. Тревожная волна хлынула в приемную, а за ней – запыхавшийся, розовый от волнения прапорщик и четыре солдата с носилками, на которых, в бессознательном состоянии, бледный и весь в песке лежал пятый как солдат и шестой как человек прибывший.

"Ничего себе черепно-мозговая!" – усомнились вы, вместе с остальными перетаскивая не подающее признаков жизни тело на кушетку и невольно вспоминая о трепанации.

С минуту все стояли, хлопая глазами, уставившись на солдата, не зная, что с ним делать.

"Кажется, здесь это обычная практика", – подумали вы.

Неизвестно, что подумала гинеколог, но вслух выпалила:

– Что это с ним? – и еще чуть-чуть подумав, добавила: – Надо же что-то предпринимать.

Теперь все с удивлением уставились на нее.

А призыв врача никого не побудил к действию, даже ее саму.

Но тут ко всеобщему счастью с обеда возвращался ведущий хирург, боевой офицер, решительный и компетентный во всех вопросах.

Завидев столпившуюся и замершую в приемном отделении компанию, включавшую в себя прапорщика и женщину-гинеколога, он не без любопытства заглянул внутрь, распахнул глаза, растолкал солдат и молниеносно отдал всем присутствующим исключительно точные, ясные распоряжения, которые умудрился сформулировать в паре фраз:

– Вы что стоите?! Пип-пибип! Отошли все!

– Ножницы! Реанимацию! Рентген! Быстро! – вам.

– Воду! – дневальному.

– Бииип! – кажется, гинекологу.

Вы разрезаете на пострадавшем рабочий бушлат, и вместе с рукавом отпадывает сама рука.

Надо признать, крайне странно доставать из рукава оторванную руку, которая еще цепляется за тело обрывками кожи и мышц.

Приподнимая тело, обнаруживаете вываливающееся, как из порванного пакета, из пробитых под лопаткой ребер легкое.

Смыв песок, видите содранный скальп, обнажающий височные кости черепа. Скальп срезан вокруг всей головы.

Вас удивляет, что крови почти нет.

– Бинты! Живо!

Хирург приматывает бинтами руку к изувеченному туловищу так, словно собирался его мумифицировать, заодно спасая от выпадения и легкое.

Вы не знаете точно, как правильно держать пострадавшего и в то же самое время не мешать действиям врача.

Прибегает реанимация со своим оранжевым чемоданчиком, в котором, как казалось, есть все.

Кладем пятого-шестого на носилки, везем в рентген-отделение.

И тут происходит еще одно непредвиденное событие – в госпитале ни с того ни с его отключается свет.

Конечно, никакого своего генератора в части нет.

А в оранжевом чемоданчике хотя и было все, но не было электричества.

Аппаратуру подключить нельзя, снимки сделать нельзя.

Несчастного упаковывают в скорую и везут в другой госпиталь.

На дорогу уходит еще 45 минут.

В приемном покое окружного госпиталя прибывшему тоже удивились, но меньше.

Солдат умер прямо там. Этому не удивились.

Свет включили в течение часа. А прапорщик медицинского подразделения строительного батальона рассказал вам, что пострадавший солдат тем утром работал на строительном производстве, где по неизвестной причине прекратилась подача электроэнергии. Солдат зачем-то полез (а может быть, ему и приказали) к лопастям бетономешалки. В этот момент подача электричества возобновилась, и его туда закрутило.

За полтора года вашей службы в военном госпитале свет отключали два раза.

Всему виной не вовремя осуществленное действие – ошибка.

Ошибки регулярно совершают все, но они не всегда зависят от нас.

Ведь если родители не любят своего ребенка, унижают и жестоко обращаются с ним, то разве можно сказать, что это его ошибка или она как-то зависит от его действий? А если ребенок родился больным? Или вообще не родился из-за ошибок его родителей, для которых он оказался ненужным? Или его угораздило родиться не в том месте и не в то время, например, в современной России? Просто – в России.

А что, если он станет Гитлером?

Любым другим диктатором, борцом за права и свободы, чья идеология воодушевляет массы, присоединение к которым делает вас не только одним из верномыслящих, но и дает полное право считать себя лучше всех остальных, а остальных, в свою очередь, – врагами.

Ведь разницы между идеологией национал-социализмом и пропагандой гендерного, расового равенства нет никакой: хотите вы или нет, но вам придется их придерживаться, к тому же, придерживаясь, вы оказываетесь на стороне правых, а нет – будете осуждаемы, при том часто именно теми, кто сами против, но делают вид, что за.

Все эти движения феминизма, Гитлера или каких-нибудь радикально настроенных исламистов, пребывающих в очумленном состоянии обскурантизма, желают лишь одного – не подвергающегося критике превосходства. А там, где укореняются подобные желания, всегда обитает неприязнь и ненависть.

Какой смысл говорить о защите животных и при этом закрывать глаза на повсеместные издевательства и убийства детей, которых собственные родители лишают всяческих прав?