Сейчас я занята на излюбленной пряди Сада – одной из тех, где этот континент не был критически перенасыщен поселенцами, чья философия и способы производства оказались столь неблагоприятны для нашей Смены, – с исследовательской миссией: подтягиваю и подпитываю волокна для более легкого переплетения с другими прядями. Это, конечно, чистой воды эквилибристика – отдать и не потерять, поддержать и не ослабеть. Все взаимосвязано.
Думаю, меня направили сюда выздоравливать. Сад не всегда объясняет свои решения, но знает, что я неравнодушна к колибри и перелетным гусям. Я этому рада. Приятно писать и никуда не спешить. Надеюсь, пока я здесь, мои письма станут более развернутыми, тем более что тебя они будут ловить на бегу, а сама я еще нескоро снова пройдусь по косе.
Я замужем и скоро отправлюсь будить своего мужа завтраком и чаем из шиповника, после чего провожу его на тренировку. Он хороший человек, спортсмен и волонтер. Дни становятся холоднее, а еще столько продуктов и поздравлений нужно разослать и раздать, пока не начался сезон сказок у камина и не запер нас в четырех стенах.
Это такая роскошь – сосредотачиваться на мелочах, делиться ими с тобой. Ах, Рэд, я так хочу что-нибудь тебе подарить.
Ты когда-нибудь пробовала шиповник в чае или варенье? Его терпкая кислеца очищает зубы, освежает и пахнет добрым утром. Шиповник, растертый с мятой, заставляет меня целыми днями ходить, сцепив пальцы в замок, чтобы сохранить в памяти эти ароматы. И еще – сумах. Я думаю, тебе бы понравился сумах.
Ловлю себя на том, что перечисляю красные вещи, которые не отличаются сладостью.
Твое письмо – последнее письмо. Поверь мне на слово: я не оставлю его там, где его найдут и прочитают твои товарищи. Оно мое. А я дорожу тем, что принадлежит мне.
Принадлежит мне, если подумать, совсем немногое. В Саду мы принадлежим друг другу в том особом смысле, который обесценивает слово. Мы почкуемся и набухаем, зреем и цветем вместе; Сад полнится нами; Сад разливается в нас. Но Сад не любит слов. Слова – абстракция, оторванная от растительности; слова – орнаменты, такие же, как заборы и траншеи. Слова причиняют боль. Я могу спрятаться среди слов, если раскидаю их по своему телу; читать твои письма – это как собирать цветы изнутри себя, срывать один цветок здесь, лист папоротника там, перебирать их и составлять в букет, который будет красиво смотреться в залитой солнцем комнате.
Меня забавляет мысль о том, что мне должна понравиться твоя комендант. До чего странная это была бы Прядь.
Снова я уклоняюсь от разговора о твоем письме. Я чувствую, что… произнести это вслух значило бы умалить то, как оно на меня повлияло, загнать в рамки. А я не хочу этого делать. Пожалуй, я похожа на Сад больше, чем я себе представляла. Даже поэзия, которая расщепляет язык на смыслы, – даже поэзия со временем окостеневает, как дерево. Податливое, тонкое, мягкое и свежее становится черствым, обрастает броней. Если бы я могла коснуться тебя, приложить палец к твоему виску и вобрать тебя в себя так, как это делает Сад, – тогда возможно. Но я бы никогда так не поступила.
Потому я и пишу это письмо.
Похоже, я начинаю нести чушь, когда пишу в темноту от руки. Как неловко. Уверена, что до этого дня я ни разу в жизни не несла чушь. Вот что еще я могу тебе подарить: это мой первый раз.
Твоя,
Блу прогуливается в предрассветной тишине и ищет знак.
Работа у нее здесь неспешная, но не скучная; одно из наиболее ценных качеств Блу как оперативника – скрупулезность, с которой она берется за каждую жизнь. Ее супруг будет важен для дочери друга его соперника, и беседы, которые ведет с ним Блу, подарки, которые ему дарит, мечты, к которым подталкивает его, раскачиваясь на нем в постели, позволят росткам возможностей перекинуться с этой нити на другие, спровоцируют землетрясения, которые встряхнут и развернут ветви будущего по направлению к Саду.
То, что ее роль здесь предполагает столь тщательное, вдумчивое зацикливание на мелочах, – настоящий подарок от Сада; от нее буквально требуется бродить по лесу и думать о птицах, деревьях, цветах, и все это критически важно для миссии. Блу любит большие города, их анонимность, запахи и звуки, но она также любит леса, которые обычные люди ценят за тишину, хотя это серьезное заблуждение. Блу слушает соек, дятлов, скворцов, посмеивается над колибри, состязающимися в скорости крыльев. Она протягивает руки поползням, гаичкам, черно-белым славкам, и они слетаются к ней, устраиваются на ее пальцах, как на ветках. Она гладит дятла по холке, не называя цвет, делает иголку и нитку из трепета, который испытывает, прикасаясь к птице, и подшивает его к общей радости от прогулки в лесу, которая не вызовет подозрений Сада.