Как приручить Обскура (СИ)

Анимагическая форма Тесея была — сущий стыд. Он прилагал все усилия, чтобы лежать спокойно, как и подобало аврору на опасной миссии. Но добродушная и легкомысленная натура ретривера не сдавалась. Для неё вокруг было слишком много прекрасных, чудесных, радостных вещей. Вот трава, например. Трава пахла весенним соком, овцами и муравьиными тропами. Её истоптали тяжёлые башмаки, примяли колёса. Она манила размять лапы, поймать какого-нибудь жука, изваляться в зелени, набегаться до устали и прилечь тёплым брюхом на холодную землю. Но Тесей держался, отвернув морду в сторону, чтобы даже глазом не коситься на свежую лужайку.

Или вот сапоги. Превосходные, блестящие, чёрные сапоги для прогулок, резко пахнущие резиновой подошвой и кожей. Так хочется попробовать. Куснуть совсем немножко. Носок сапога покачивался перед носом, и Тесей отводил глаза, чтобы не искушаться.

Или вот воробьи. Толстые домовые воробьи прыгали по дощатой веранде, подбирая крошки печенья, которые с ладони сыпал Талиесин.

Не смотреть на воробьёв, не смотреть на траву, ни в коем случае не смотреть на сапоги. Ни на что не смотреть, просто лечь, положить голову на лапы и закрыть глаза. Слушать, как воробьиные клювы стучат в доски, как поскрипывает кожа на сапогах, когда Талиесин качает ногой, как гогочут гуси на заднем дворе кабака, как вздыхает мерин на улице, волоча грохочущую телегу по каменной мостовой, как отрывисто и гортанно говорят люди, как ветер качает ветви в лесу на склоне горы.

Деревушка называлась Скалтавегер. Она стояла в долине, окружённая холмами, закутанными в туман. На полсотни жителей здесь стояло две сотни домов. Когда-то Скалтавегер был большим городом. Здесь всегда жили маги. Но время, войны и охотники на ведьм привели город к упадку. Даже близость замка Дурмштранг не помогла спасти это место. Теперь на развалинах среди камней, покрытых загадочными символами, значение которых было давно потеряно, паслись овцы, гуляли куры и спали кошки. Древняя магия давно развеялась, и странностей здесь почти не случалось — разве что иногда рождались ягнята с двумя головами, и пару раз в год, на равноденствие, среди старых могил видели призраков.

Обитаемые дома сгрудились на дне долины, цветные, как бусины в горсти великана: небесно-синяя, багряно-красная, канареечно-жёлтая. У всех были одинаковые двускатные крыши, поросшие мхом, из труб тянулся дымок. В единственном кабаке деревушки по случаю хорошей погоды выставили круглые белые столики на крытую дощатую веранду, и делегация английских волшебников, состоявшая из волшебника и собаки, сидела на её солнечной стороне.

Толку от солнечной стороны было немного. Солнце висело над горами, как жёлтый мячик, такое же маленькое и холодное. Талиесин Эйвери со звучным «Брр-рр!» передёрнул плечами и поглубже натянул перчатки. Его красивое лицо покраснело и нахмурилось от ветра. В отличие от Тесея, он не был покрыт густой шерстью, которая даже пронизывающий ветер с ледника превращала в приятный сквознячок.

Воробьи, опьянённые хорошей погодой, пушили перья, драли друг другу хвосты за крошки печенья и непрерывно чирикали. На дороге возле веранды в колее от тележного колеса стояла вода. То и дело пара-тройка птах подлетала к ней, мочила лапы и клювы и вспархивала обратно.

— Галдят, как первокурсники, которые первый раз в жизни заблудились в Хогвартсе, — заметил Талиесин. — А ты что-то заскучал, Трезоро. Не хочешь размяться?..

Тесей застыл, как изваяние, прижал зад к земле, сдерживая непреодолимый позыв радостно вильнуть хвостом. Внятно качнул головой из стороны в сторону. Его собачья натура была не только игривой и любопытной. Она была дружелюбной, если не сказать — любвеобильной. И этой подлой натуре ужасно нравился красивый Талиесин Эйвери, особенно когда он ласково улыбался и протягивал руку, чтобы потрепать по ушам. Тесей каждый раз уворачивался, напоминая себе, что он аврор, а не какой-то там домашний любимец, но бороться с собой становилось всё труднее и труднее.

Талиесин поднял воротник пальто и достал из внутреннего кармана фляжку.

— А я бы прошёлся. Иначе через пару минут закоченею здесь навсегда, — объявил он.

Скрутив крышку, он сделал глоток и облизнул губы. Тесей повёл носом на острый запах виски и непроизвольно сморщился. Вбирая чувствительными ноздрями холодный воздух, он принюхивался к деревне. Пахло овцами на мокром пастбище. Дымом из печных труб. Смолой и берёзовым дёгтем. Холодными камнями, влажным туманом. Он сосредоточился на них, стараясь отвлечься от человеческого запаха рядом с собой. Талиесин пах белыми цветами после грозы, горькой дубовой корой, тёплыми руками, замшей и воском. Тесея так и подмывало устроиться ближе, положить ему голову на колено и замереть. Он вскочил, встряхнулся — нет уж, лучше бегать за воробьями, чем так унижаться.

Совсем рядом раздался громкий хлопок аппарации, воробьи с писком снялись с места, Тесей прижал уши. Потом с достоинством выпрямился. Аврору не пристало бояться чужой аппарации, хотя для чувствительных ушей она прозвучала, как выстрел.