Как покорить герцога

— Тебе не нужно ничего говорить. Просто пойди к ней. Обними ее. Дай ей погоревать. Вам обоим сейчас нужно оплакать его.

Согласно кивнув, Раф судорожно вздохнул.

— Ты так нужна мне, Чарли. Не могу даже выразить насколько…

Он спрятал письмо в карман жилета и встал, глядя в сторону лестницы, словно ее тринадцать ступенек вели его к виселице. Но он должен сделать это, исполнить желание друга.

Он постучал в дверь комнаты Лидии. Через минуту Николь открыла ее и вышла в коридор, тихо закрыв за собой дверь. Боль в ее влажных фиалковых глазах ранила его сердце.

Что сказал ему однажды Фитц, когда они напились после кровопролитного сражения, в котором погибло так много хороших солдат? «Мужчины сражаются, женщины и дети оплакивают их. Так всегда было и всегда будет, дружище, пока мы не научимся выбирать лучший путь».

— Ники, как она?

— Она разбита, Раф, — тихо сказала Николь. — Я не в силах утешить ее.

— Позволь, я поговорю с ней.

Николь кивнула, а затем вздернула подбородок, словно бросая вызов.

— Я никогда не допущу, чтобы такое случилось со мной. Я никогда не позволю, чтобы любовь сделала со мной то, что с Лидией. Я никогда не влюблюсь ни в какого мужчину. Никогда.

Раф промолчал, ибо говорить было нечего, и лишь поглядел, как Николь, приподняв юбки, побежала по коридору. Такая юная. Они с Лидией были еще такие юные.

Но Лидия внезапно стала гораздо старше.

Он еще раз постучал в дверь, не ожидая ответа. Спустя мгновение он вошел в комнату.

Глава 16

Особняк на Гросвенор-сквер, подобно многим домам в Лондоне и во всей Англии и Ирландии, стал теперь местом скорби.

Когда колокольчик прозвенел к ужину, никто не появился в гостиной, и Шарлотта, наконец, распорядилась, чтобы подносы с едой отнесли в комнаты герцога и его сестер.

Сама она ела одна в комнате для завтрака или, по крайней мере, делала вид, что ест, в то время как миссис Баттрем пыталась завязать разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. У нее хватило такта быстро съесть свой ужин и удалиться.

Прижав подушку к груди, Шарлотта безучастно смотрела в большое окно эркера, наблюдая, как наступают сумерки и в темнеющем небе вспыхивают яркие звезды, — зрелище необычное для Лондона.

«Где же здесь звезда Фитца?» — гадала она.

Часы в вестибюле пробили девять, когда она стала медленно подниматься по ступенькам, чувствуя себя древнее всей вселенной. Ее служанка с красными заплаканными глазами тут же предложила ей успокаивающую ванну, и Шарлотта молча кивнула, надеясь, что сможет после этого заснуть. Спустя два часа она поняла, что ванна не помогла. Она откинула одеяло, сунула ноги в тапки, набросила пеньюар и направилась в кухню попросить теплого молока.

Дойдя до двери спальни Рафа, она остановилась.

Он, убитый горем, находился в комнате.

Она, в глубокой печали, стояла здесь, за дверью.

И в этом было что-то неправильное.

Прежде чем успела передумать, Шарлотта осторожно постучала в дверь.

Ответа не было. Она могла уйти. Могла постучать снова. Она могла перестать быть такой заторможенной и глупой и подумать о ком-то другом, а не о своих нелепых страхах.

Он был нужен ей, даже если она и не понимала, что именно хочет от него и что собирается дать ему взамен.

Шарлотта повернула ручку и вошла в полутемную спальню. Большую комнату освещал только огонь в камине и лунный свет, проникавший сквозь высокие окна и отбрасывавший длинные тени. Но этого было достаточно, чтобы увидеть Рафа, сидевшего у камина в кресле с подголовником, вытянув ноги.

— Раф, — тихо осмелилась она, — могу я посидеть с тобой немного? Пожалуйста.

Она видела его профиль. Он медленно поднял правую руку, в которой держал бокал с бренди, и снова опустил ее.

Шарлотта решила, что он не возражает.

Она не села в кресло напротив, а тихонько подошла к Рафу, опустилась рядом на пол и положила голову ему на колено.

В комнате еще долго стояла тишина, и оба они глядели, как языки пламени танцуют в камине. Раф стал гладить ее волосы. Она закрыла глаза, едва сдерживая рыдания.

— Почему? — спросил Раф наконец. — Почему Фитц? Почему такой прекрасный человек?

— Не знаю, Раф, — прошептала Шарлотта, положив руки ему на колено и глядя в лицо.

Его черты заострились от горя.

— Я понимаю, что такое война. Я видел достаточно. Этому нет никакого оправдания, по крайней мере стоящего. Я должен понимать это. Но только не Фитц! Он был всегда… неуязвим.

— Он был хорошим человеком, — искренне сказала Шарлотта. — Он любил тебя.

Раф печально улыбнулся.

— Он был моим собратом по оружию, и даже гораздо больше. Надеюсь, он знал, что и я любил его.

Шарлотта сморгнула снова навернувшиеся слезы.

— Я уверена, знал. Так же как я знаю, что люблю тебя.

Он улыбнулся ей:

— Спасибо, Чарли.