Как подружиться с демонами

— Ты прекрасно знаешь, что без особой подготовки и способностей от нее никакого толку. Так что бояться нечего, не так ли?

— Может, и так, Фрейзер. Ладно, проехали. Хоть ты и присвоил мой труд без разрешения, благословляю тебя задним числом. Я собираюсь жить дальше. И хочу расчистить путь тому новому, что может случиться.

Я повернулся к нему спиной и цапнул гроссбух, притворяясь, будто спешу прочитать его. Другой рукой я по-прежнему сжимал в кармане рукопись Шеймаса.

— Что ты делаешь?! Это личное.

— Да ладно тебе, Фрейзер. Ты же знаешь, как мне интересны эти вещи.

Он рванулся, чтобы отобрать у меня тетрадь, но я ловко заслонил ее корпусом. И тут же, незаметно вытащив рукопись Шеймаса, вложил ее между страницами гроссбуха.

— Слышь, отдай, а?

Я громко захлопнул гроссбух.

— Не петушись! — весело сказал я. — Вот, смотри. Ничего я с ней не сделал.

Я сунул гроссбух ему в руки.

Он выхватил его у меня и хотел уже вернуть на стол, как вдруг нахмурился, заметив, что внутри что-то есть. Он открыл гроссбух, и на пол выпал платок с тетрадью. Фрейзер тут же понял, что произошло. Видите ли, вы должны принять беса, чтобы он вошел в вашу жизнь.

— Что ты наделал, сволочь?

— Там сидит бес освобождения. Подружись с ним.

— Что?

— Просто прочти, — сказал я. — Читай и рыдай.

Он поднял рукопись с полу.

— Убери ее сейчас же! — сказал он. — Чтоб и духу ее здесь не было!

— Я пришел сказать, что прощаю тебе все, что ты сделал.

— Эта гадость здесь не останется! Забирай ее с собой. И на твое прощение мне начхать. Спасибо, не надо.

— Не думаю, что у тебя есть выбор. В том-то и суть прощения.

— И этих двоих тоже забирай!

Один бес — видимо, тот самый, что проник в этот дом на страницах тетради Шеймаса, — стоял у меня за спиной. Второй — мой собственный, от которого я избавился, — стоял рядышком с первым. Они внимательно за нами наблюдали.

Главным образом они интересовались Фрейзером, хотя наша пикировка явно их завораживала. К тому времени я уже достаточно узнал о бесах и был в курсе, что они понимают нашу речь только отчасти. Они начинают как следует разбирать ее, только вселившись в кого-то из нас; зато когда засядут внутри, уже вполне способны наслаждаться духовной пищей. А там, где есть еда, есть и продукты пищеварения (своего рода дерьмо — вы ведь понимаете, что я выражаюсь метафорически). Вот в этом-то вся беда. Даже если это бесы истинной любви, с ослепительными очами, выгнутыми золотыми спинами и пламенными языками — не очень-то приятно жить с тем, что после них остается.

Но мой личный бес уже не смотрел в мою сторону — он переключился на Фрейзера. Теперь я видел только его размытые очертания. Похоже, он понял, что со мной ему больше ловить нечего. А вот Фрейзер, как следовало из его слов, видел обоих бесов весьма отчетливо. Кстати, Фрейзер напрасно орал на меня: он отлично знал, что у меня нет власти над бесами — ни в моей, ни в его жизни.

Я пошел на выход, а он закричал мне вслед:

— Забирай их к чертям собачьим!

Я покачал головой:

— Понятия не имею, о чем ты.

— Врешь! — заорал он. — Забирай их с собой! И тетрадь эту паршивую тоже! Ты не можешь просто бросить их здесь!

— Всего хорошего, Фрейзер.

Я вышел в подъезд. Он плелся за мной, что-то лопоча, и дошел до лифта, но я уже нажал кнопку вызова. Я говорил правду. Бес, с которым я пришел сюда, со мной уже не вышел. И я ни над чем не был властен. Как ничто не было властно надо мной.

Двери лифта захлопнулись перед сердитым лицом Фрейзера. Но он продолжал кричать:

— Врешь! Ты видишь их не хуже, чем я! Забирай их с собой!

И пока лифт не пополз вниз, я слышал, как он колотит по дверям кулаками:

— Забери их отсюда! Забери их!

ГЛАВА 32

Я тут же направляю на этого араба автомат. Он даже не сбивается с шага, только поднимает ладони, показывая, что безоружен. Одет он и впрямь не по-военному. На нем эта их черная дишдаша, к тому же он босиком. Но я в курсе, что у иракцев есть наемники и ополченцы; кем бы он ни был, пусть только косо посмотрит, и я уж понаделаю в нем дырок.

Его лицо скрывает красно-белый шемаг. Накинутый на голову, он одним краем прикрывает рот и нос, защищая их от пыли. Я вижу только глаза. Все еще показывая мне руки, араб подходит на пять или шесть ярдов, ничуть не беспокоясь из-за того, что на него нацелено дуло.

Я сказал, что вижу его глаза, — так и есть; правда, глаз только один, пронзительно-синий, — я таких еще не видал. Второй глаз закрыт повязкой. Весьма затрапезной, из грубой черной пряжи. Халат весь в пыли, а шемаг в грязных пятнах. Короче, стоит этот араб и пялится на меня единственным синим глазом. А потом начинает оглядываться по сторонам.

Такое ощущение, что араб сбит с панталыку. Он прикладывает руку ко лбу, как будто хочет что-то вспомнить.

— Сесть! — командую я, показывая стволом на песок. — На землю!

Он смеется. Хихикнул и снова на меня пялится.

— Вниз! Живо!

Он насмешливо качает головой. Потом опускается на песок. Садится на корточки, сомкнув руки перед собой. Но я хочу, чтобы он сел на задницу, и снова ору ему:

— Сесть на землю! Живо!