Как остановить время

Закончив играть, я обернулся к собутыльникам. Они сидели, разинув от изумления рты. Первой в ладоши захлопала Камилла. К ней присоединились все остальные, включая троицу стариков и бармена с официантами. Мартин бормотал слова «Зеленых рукавов».

– Грандиозно! – воскликнул Айшем.

– Гляди, как бы тебе не потерять работу, – поддела Мартина Сара. Тот огрызнулся.

Я сидел на табурете возле Камиллы.

– Пока вы играли, у меня снова возникло ощущение, будто я уже видела вас. За фортепиано. Что-то вроде дежавю.

Я пожал плечами:

– Говорят, дежавю вовсе не выдумка.

– А один из симптомов шизофрении, – поспешил вставить Мартин.

– Нет, в самом деле, – сказала Камилла, рукой легонько коснувшись тыльной стороны моей ладони и быстро, пока никто не заметил, убрав ее. – Это было изумительно, si merveilleux[18].

Я почувствовал краткий, но мощный прилив желания. Уже несколько столетий ни одно человеческое существо не вызывало во мне настоящего вожделения, но стоило мне кинуть взор на Камиллу, услышать ее мягкий и глубокий голос, рассмотреть сеточку тонюсеньких морщинок вокруг глаз, ощутить на своей коже ее прикосновение, взглянуть на ее рот, как в голове точно щелкнул переключатель: вот бы остаться с ней наедине, забыть обо всем и, страстно шепча ей в ухо нежные слова, жадно наслаждаться друг другом. Проснуться в одной постели, болтать, смеяться и просто вместе молчать. Принести ей завтрак. Тосты. Джем из черной смородины. Розоватый грейпфрутовый сок. Возможно, немного арбуза. Пару ломтиков. На тарелке. Она улыбнется – я ясно представил себе ее улыбку, – и я дерзну обрести счастье с другим человеческим существом.

Вот что творит игра на фортепиано.

Вот в чем ее опасность.

Она делает тебя человеком.

– Том? – прервала она мои грезы. – Выпьете еще?

– Нет, спасибо, – смущенно пробормотал я, ощущая себя открытой книгой: кто угодно может ее прочитать и узнать мои сокровенные тайны. – Пожалуй, с меня хватит.

Айшем достал свой мобильник.

– Хотите посмотреть скан УЗИ? – предложил он. – Трехмерный.

– Ой! – воскликнула Камилла. – Я хочу, я!

Айшем с женой ждали ребенка. Мы склонились вокруг вращающейся ультразвуковой картинки. Я помню, как в 1950-х впервые возникла сама идея ультразвукового исследования. Даже сегодня оно все еще воспринимается как некий привет из недалекого будущего. Разве это не странно: пытаться в примитивном жалком комочке плоти разглядеть будущего человека? Как будто наблюдаешь за тем, как наполовину готовая скульптура обретает окончательную форму.

Я вдруг заметил, что Камилла рассматривает шрам у меня на предплечье, и смущенно опустил свои закатанные рукава.

– Мы еще не знаем, кто будет – мальчик или девочка. Зои говорит, пусть будет сюрприз. – В глазах Айшема блеснула слеза.

– По-моему, мальчик, – заявил Мартин, тыча в экран пальцем.

– Это не пенис, – возразил Айшем.

– Пенис, пенис, – пожал плечами Мартин.

Глядя на экран, я вспоминал, что почувствовал, когда Роуз сказала мне, что беременна. Интересно, как бы она восприняла саму идею УЗИ. Захотела бы она узнать пол будущего ребенка? Я молча откинулся на спинку стула. Меня переполняло чувство вины. Оттого, что желание во мне пробудила не Роуз, а другая женщина.

Глупость какая.

Я снова перенесся мыслями подальше от «Кучера и лошадей» и головной боли, в «Кабанью голову» на улице Истчип. Стоит лишь шагнуть за порог, и я по узким ночным улочкам доберусь до Роуз и Мэрион. До той части себя, которую я покинул много столетий назад.

Лондон, 1607–1616

В 1607 году мне исполнилось двадцать шесть лет.

Разумеется, я не выглядел на двадцать шесть, но все же казался чуточку старше, чем когда работал в Бэнксайде. Впервые осознав, что я не такой, как другие, я решил было, что моя физическая сущность застыла во времени, но затем – медленно, очень медленно – начали проявляться изменения. Например, волосы. В паху, на груди, в подмышках, на лице волос стало больше. В голосе – он начал ломаться в двенадцать лет – прорезалась глубина. Плечи раздались. Руки легче поднимали тяжеленные ведра с водой, за которой я ходил на родник. Я научился контролировать эрекцию. Лицо, если верить Роуз, уже больше походило на лицо мужчины. Я перестал выглядеть мальчишкой, и Роуз предложила нам пожениться. Так мы и сделали. Из всей родни на венчании присутствовала только Грейс.

Потом вышла замуж и Грейс. В семнадцать лет она обручилась с застенчивым, богобоязненным, краснеющим по любому поводу подмастерьем сапожника по имени Уолтер, полной своей противоположностью, и вместе с ним поселилась в крошечном домике в Степни.

Мы с Роуз после свадьбы тоже переехали. По очень простой причине. Долго оставаться на одном месте было для нас опасно. Роуз хотела перебраться подальше, в какую-нибудь деревушку, но я знал, какими последствиями мог нам грозить такой шаг, и предложил поступить наоборот: поселиться внутри городских стен, где легче затеряться в толпе. Мы обосновались на улице Истчип, и на какое-то время жизнь наладилась.