Как остановить время

Мэрион оказалась проницательной и очень любознательной ученицей. Книг у нас было всего две, но она их обожала. В шесть лет уже прочитала «Королеву фей» Эдмунда Спенсера, в восемь – цитировала Мишеля Монтеня; сборник его эссе в английском переводе я когда-то давно купил в Саутуарке на ярмарке, работавшей по средам. Книга была подпорчена – страницы отклеились от переплета – и обошлась мне всего в два пенса. Увидев, к примеру, как Роуз касается моей руки, Мэрион могла заметить:

– Если счастливое супружество и впрямь существует, то лишь потому, что более походит на дружбу, чем на любовь.

Когда ее спрашивали, отчего она загрустила, частенько отвечала:

– В моей жизни было много страшных несчастий, большая часть которых так и не случилась.

– Монтень?

Она едва заметно кивала головой и роняла:

– Я цитирую других лишь затем, чтобы точнее выразить свою мысль.

Я догадывался, что это тоже цитата.

Однажды она прочитала кое-что еще.

Она любила спозаранку выходить на улицу поиграть. Однажды утром – я разучивал на лютне новую балладу Джона Дауленда «Лейтесь, мои слезы» – она вошла в дом с таким видом, словно ее отхлестали по щекам.

– Милая, что стряслось?

Какое-то время она молчала. Потом глянула на меня исподлобья и не по-детски серьезно спросила:

– Отец, ты – Сатана?

– Только по утрам, – расхохотался я.

Ей явно было не до шуток, и я поспешно сказал:

– Нет, Мэрион. Почему ты спрашиваешь?

Она показала мне почему.

На нашей входной двери кто-то нацарапал: «Здесь живет Сатана». Я ужаснулся, увидев надпись, но больше всего меня угнетала мысль, что ее видела Мэрион.

Зато Роуз, прочитав надпись, сразу поняла, что нам надо делать.

– Мы должны уехать из Лондона.

– Но куда?

Для Роуз, видимо, это был вопрос второстепенный.

Она была непоколебима.

– Начнем все сначала, – твердо сказала она.

– Что начнем?

Она указала на лютню, лежавшую у двери.

– Музыку любят везде, не только тут.

Я перевел взгляд на лютню. Посреди узорной деревянной резьбы темнели маленькие отверстия. И, смешно сказать, мне вдруг представился целый угнездившийся в ней мир. В глубинах ее раковины. Там, уменьшившись до миниатюрных размеров и невидимые для окружающих, мы могли бы жить-поживать, никого не страшась.

Лондон, настоящее время

Я принес лютню своим девятиклассникам. Придерживая, поставил на учительский стол.

– Ее смастерили вручную во Франции более четырехсот лет назад. По сравнению с лютнями английской работы того же времени у нее более сложный узор.

– Значит, так в старину выглядели гитары? – удивилась Даниэль.

– Строго говоря, лютня – это не гитара. Они, конечно, близкие родственники, но звук у лютни мягче. Посмотрите на форму: она напоминает слезу. Обратите внимание на глубину корпуса. На деку. Ее еще называют раковиной. Струны сделаны из бараньих кишок. Отсюда такая редкостная чистота звучания.

Даниэль брезгливо поморщилась.

– В старину это был главный инструмент. Клавишные и электрогитара в одном флаконе. Лютня была даже у королевы. Но играть для ублажения публики считалось вульгарным. Это было занятие для низших сословий.

Я взял несколько нот. Первые аккорды «Лейтесь, слезы». Класс они явно оставили равнодушным.

– В свое время это был хит.

– В восьмидесятые? – поинтересовался Маркус, парень с золотыми часами и затейливой прической, сидевший рядом с Антоном.

– Нет, немного раньше.

И тут я кое-что вспомнил.

Взял аккорд в ми миноре, продлил его короткими энергичными щипками и перешел в ля минор.

– Эту песню я знаю! – сказала Даниэль. – Моя мама ее любит.

Антон улыбнулся и кивнул головой. И я дурацким фальцетом запел песенку «Билли Джин».

Класс захохотал. Кое-кто начал подпевать.

Шум и музыка привлекли внимание группы семиклассников, которых Камилла по обыкновению вела заниматься французским во двор, на игровую площадку. Они остановились, и Камилла открыла стеклянную дверь нашего класса, чтобы было лучше слышно.

Она принялась хлопать в ладоши в такт музыке. Улыбнулась, закрыла глаза и присоединилась к хору.

Когда она снова открыла глаза, ее взгляд был направлен на меня в упор. Я и обрадовался, и испугался – или сначала испугался, а потом обрадовался. Но тут в коридор вышла Дафна, и я перестал играть. Дети издали дружный стон разочарования.

– Не обращайте на меня внимания, продолжайте, – сказала Дафна. – Переложение Майкла Джексона для лютни в Окфилде всегда к месту. Обожаю эту песню.

– И я, – поддержала ее Камилла.

Это я и так уже понял.

Кентербери, 1616–1617

Многие бежавшие из Франции гугеноты, вроде нас с матерью, осели именно в Кентербери. Герцог Рошфор еще раньше настоятельно советовал моей матери перебраться либо в Лондон, либо в Кентербери, утверждая, что Кентербери – «место богоугодное» и здесь чужаков, спасающихся от гонений, встречают гостеприимством. Мать пренебрегла этим советом и предпочла захолустный Суффолк, чем совершила роковую ошибку: приняла тишину за безопасность. Но я тот совет не забыл.

Мы отправились в Кентербери.