Я поверил ему. Да и как иначе? Разве я не потерял себя со смертью Роуз? Разве не продолжал надеяться снова себя найти?
– Ты помнишь греческие мифы, Том?
– Немножко помню.
– Скажем, я кто-то вроде Дедала. Помнишь? Создатель лабиринта, в котором отсиживался Минотавр. А мне пришлось построить лабиринт, чтобы защитить всех нас. Наше Общество. Но беда Дедала была в том, что, несмотря на всю его мудрость, люди редко его слушали. Даже собственный сын, Икар, и тот не послушал отца. Ты ведь
– Знаю. Они с Икаром пытались бежать с одного греческого острова…
– С острова Крит.
– Да, с Крита. Да. Но крылья у них были из воска и перьев. И отец…
– Дедал.
– Да, отец предупредил сына: нельзя лететь слишком близко к солнцу или к морю, не то крылья могут загореться или размокнуть.
– И, само собой, так все и случилось. Икар поднялся слишком близко к солнцу. Воск растаял. Икар упал в море. Ты летишь не слишком высоко. Но ты вообще высоко не поднимался. Тут важно равновесие. И я здесь для того, чтобы помочь тебе с равновесием. Кем ты себя ощущаешь, Том?
– Не Икаром.
– А кем тогда?
– Это сложный вопрос.
– Это самый важный вопрос.
– Не знаю.
– Ты из тех, кто наблюдает за жизнью, или из тех, кто действует?
– Думаю, и то и другое. Иногда наблюдаю, иногда действую.
Он кивнул.
– На что ты способен?
– Что?
– Где ты бывал?
– Да где я только не бывал!..
– Нет, я имею в виду
– Почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Потому что в пределах свода правил ты должен чувствовать себя свободным.
Душу кольнула тревога. Мне бы тогда прислушаться к этому чувству, а не попивать шампанское.
– Что надо сделать, чтобы быть свободным?
Он улыбнулся:
– Мы долгожители, Том. Каждый из нас проживает долгую жизнь. Долгую и тайную. Мы делаем все, что требуется. – Улыбка сменилась смехом. Отличные у него зубы, особенно если вспомнить, сколько столетий он ими пользуется.
– А теперь – хот-доги.
Лондон, настоящее время
Мы долгожители, Том…
В Калифорнии есть дерево, сосна остистая, – этот вид в основном встречается в Большом бассейне. Если верить тщательным подсчетам годовых колец, ее возраст достигает 5065 лет.
Сосна эта чрезвычайно древняя даже по моим понятиям. В последнее время, если я вдруг впадаю в отчаяние из-за своего долгожительства и жажду хотя бы приблизиться к состоянию обыкновенного смертного, мне вспоминается это калифорнийское дерево. Оно росло в эпоху фараонов. В эпоху основания Трои. В начале бронзового века. В годы появления первых йогов. В эпоху
Она невозмутимо стоит себе на своем клочке земли, преисполненная спокойствия, потихоньку растет, выпускает зеленые иглы, сбрасывает высохшие и выпускает новые, а тем временем успели вымереть мамонты, Гомер сочинил Одиссею, Египет пережил правление Клеопатры, распяли на кресте Христа, царевич Сиддхартха Гаутама покинул дворец и стал на путь просветления, пришла в упадок и развалилась Римская империя, был разрушен Карфаген, в Китае одомашнили индийского буйвола, воздвигли свои города инки, мы с Роуз встретились у колодца, в Америке отгрохотала Гражданская война, по планете прокатились две мировых войны, был создан «Фейсбук»… Миллионы людей и других живых тварей дрались друг с другом, плодились и, ничего не поняв, до срока ложились в могилу, а сосна остистая как была, так и осталась сосной остистой.
Избитая истина, которую не устает внушать нам время. Все меняется, и ничего не меняется.
Напротив меня сидели, развалившись на стульях, 28 четырнадцатилетних подростков. Они поигрывали ручками и украдкой поглядывали в свои смартфоны; я торчал перед ними столбом, и голова у меня раскалывалась. Детишки все как на подбор трудные, но за долгие годы я навидался и не таких. Уж точно легче иметь дело с ними, чем играть для пьяных моряков, воров и бродяг в баре «Минерва Инн» в Плимуте.