Как мы жили в СССР

На первый взгляд, этот фильм Витаутаса Жалакявичуса представляет собой вестерн, перенесенный из американских прерий в литовские леса. И действительно, он держит в напряжении с первых минут до самого конца, представляя собой один из наиболее динамичных фильмов советского кинематографа. Однако, конечно же, это не просто вестерн. Это рассказ о трагедии национального раскола. Трагедии, в которой люди одного небольшого народа и даже одной крохотной деревни убивают друг друга за разные идеалы. Впрочем, нет. Пожалуй, совсем не за идеалы. Когда это понимаешь, раскрывается, наверное, самое главное в фильме «Никто не хотел умирать»: третий, глубинный пласт. Народ аморфен. Главное в его поведении – нежелание умирать, нежелание отдавать жизнь за любые символы, гимны, идеи. За исключением откровенно просоветски настроенной семьи Медведей и за исключением националистически настроенной верхушки «лесных братьев», все остальные хотят отсидеться. Спокойно пахать землю, собирать урожай, растить детей, молиться Богу.

В стандартных советских фильмах о революции и Гражданской войне народ так или иначе осознает правду большевизма. В плохих фильмах осознает быстро и однозначно. В хороших – медленно и мучительно. У Жалакявичуса он вообще никакой советской правды не осознает. Народ переходит на сторону братьев Медведей после того, как те показывают свою силу, побеждая «лесных братьев» в небольшой первой схватке на мельнице. Иными словами, народ всегда выступает за сильного. И ясно почему. Поддержка реальной власти или тех сил, которые имеют наибольший шанс стать властью, представляет для аполитичных людей кратчайший путь к миру. К любому миру, лишь бы он был действительно мирным. Лишь бы он давал возможность пахать землю, собирать урожай, растить детей и молиться Богу. Не было бы рядом с братьями Медведями хорошо вооруженных советских солдат, народ стоял бы за «лесных братьев». Однако, когда ясно становится, что дни литовской государственности сочтены, крестьяне начинают сражаться за власть Советов. А через сорок лет дети этих крестьян будут разрушать власть Советов на литовской земле, поскольку национальная независимость и вступление в Евросоюз оказываются наилучшим способом обретения спокойствия, при котором можно пахать землю, собирать урожай, растить детей и молиться Богу.

Многие политические аналитики, как российские, так и западные, по сей день не осознали, каким образом на самом деле идут социальные процессы, в том числе революционные. Они полагают, будто хороший народ (западный) встает всей массой за великие европейские ценности, тогда как народ плохой (русский) думает лишь о своей шкуре. Но в великом фильме, снятом тогда, когда у народа еще жива была память о суровом послевоенном расколе, Донатас Банионис, Регимантас Адомайтис, Бруно Оя, Юозас Будрайтис, Альгимантас Масюлис, Лаймонас Норейка и Вия Артмане блестяще показали реальный ход социальных процессов и реальный трагизм мирных людей, вынужденных делать немирный выбор.

«Страсти по Андрею» (1966)

Конечно, известное всем название «Андрей Рублев» сильно смещает акценты в этом фильме, и то, что Андрей Тарковский вынужден был «маскировать» «Страсти по Андрею», изрядно путало советского зрителя. Меня в том числе. Сегодня мне представляется, что Тарковский хотел не столько рассказать о великом художнике, сколько изложить историю великих страданий – Страстей. Взглянуть на нее глазами Андрея Рублева. А по большому счету, глазами другого Андрея – Тарковского. Самого себя. Режиссер превращается здесь в евангелиста, а художник – в своеобразного посредника, через которого Тарковский бросает взгляд из трагического ХX века на трагические события XV столетия. Точнее, не просто на события того далекого столетия, а на всю нашу историю, простирающуюся от эпохи великих князей до эпохи «великого вождя, учителя и отца народов».