Раньше я думал, что в армии, как и в жизни: скоты – скоты, а порядочные – порядочные. Это не так. Здесь все скоты. Даже те, кто на гражданке был бы добрым малым. Это адская машина; она сперва выбивает из человека человеческое, а затем забивает в него нечеловеческое. Здесь грабеж – это обычное дело, законное; мат – единственно признаваемый язык (вплоть до генералов). Сперва ты – червь. Из этого червя должен вырасти змей. «Деды» так и говорят: сейчас мы вас, а потом вы их. Все время вспоминаю страницы Швейка… Лучше про армию не напишешь. Среди молодых лейтенантиков есть человеческие лица, но на них начертана такая смертельная тоска, что их мне жаль больше, чем себя.
А позже следует совсем печальное: «Я с отвращением обнаруживаю в себе необоримую любовь к любому начальству или „деду“, которую стараюсь подавить».
Дедовщина – особый вопрос. В контрактной армии ее широкое распространение маловероятно, но в призывной она доминирует. Впечатляют методы «воспитания» молодых солдат, к которым прибегают старослужащие. Вот один из способов: «Слишком много здесь южных народностей; они любят шутить и воспитывать. Шутят они щелбанами, воспитывают поджопниками». А вот другой: «Вчера ночью пьяные сержанты (а может, и трезвые) устроили в 3 ч. подъем для 16 человек и погнали чистить сортир». Есть и третий: «Только что я прошел по коридору, и какой-то сержант-сука стал затягивать мне ремень (это делается из расчета, чтобы ремень плотно охватывал голову: диаметр получается довольно узкий). Т. о. очень любят долбить молодых». Четвертый: «Вошел сержант и за то, что мы не приветствовали его вставанием, командовал „встать-сесть“, пока у него голос не охрип». Наконец, пятый – самый «остроумный»:
Замкомвзвода, который получает письма на весь взвод в канцелярии, не отдает их, пока адресат не отожмется 30 раз <…>. Хорошо, что пока со мной не проделывали еще одной шутки с письмом: отрывается уголок конверта, через дырочку конверт надувается, кладется на спину адресату и хлопается ладонью: т. о. он оказывается открытым. У нас один парень получил за раз 11 писем. Так вот их вскрывали именно так.
Семидесятники стали первым поколением, которому довелось в полной мере вкусить прелести дедовщины. Существуют различные мнения о том, когда дедовщина сформировалась. «Произошло это, скорее всего, в середине – конце 1960‑х – начале 1970‑х годов, в благословенные брежневские времена» [Гордин 2011: 441]. Анализируя это явление, историк Яков Гордин, сам отслуживший в армии, обращает внимание на падение роли сержантов, которые, по его солдатскому опыту 1950‑х, играли ведущую роль в обучении молодых бойцов [там же: 443]. По другим оценкам, дедовщина возникла несколько раньше: тогда, когда моральный статус офицера пошатнулся в связи с хрущевской массовой демобилизацией и снижением уровня зарплаты. А статус солдат стал, напротив, выше, поскольку армия уже не могла основываться на безграмотных крестьянских призывниках. Горожане часто не признавали авторитет офицеров. В итоге те стали прибегать к использованию неформальных механизмов поддержания дисциплины. Сложился негласный контракт между офицерами и «дедами», которым разрешили не выполнять многие уставные требования в награду за то, что они держат в повиновении молодых [Хархордин 2002: 410]. По сути дела, этот механизм является разновидностью того бюрократического торга, о котором шла речь во второй, «экономической», главе данной книги. Для того чтобы «выдуманная» большевиками советская система хоть как-то функционировала, различные иерархические уровни стали договариваться между собой о тех правилах, которые действительно будут существовать взамен неработоспособных.