Вскоре учительница отошла от своей минутной агрессии и стала общаться с учениками так, будто и не было никакого «разоблачения антипартийной группы». Основной массе школьных учителей, партийных идеологов и сотрудников КГБ в 1960–1970‑х годах было, в общем, на все подобные истории плевать. Система промывания мозгов работала вхолостую, но никто не пытался ее отменить или усовершенствовать. На это всем тоже было плевать.
Промывать мозги система пыталась, помимо всего прочего, трудами классиков марксизма. Несчастным студентам на занятиях предписывалось изучать в общей сложности 138 работ Маркса, Энгельса и Ленина [Пихоя 1998: 289]. Естественно, все это был сплошной формализм. При обязательности изучения никто ничего толком не знал. Могу точно сказать, отучившись пять лет политэкономии, что даже лучшие студенты на идеологических специальностях такого количества работ не читали, а те, что «читали», на самом деле часто лишь просматривали. Характерно в этой связи дневниковое признание Анатолия Черняева:
Взрослый человек в СССР тоже оставался в плену пропаганды, которая обрушивалась на него как со страниц книг, так и из телевизора, радиоприемника… Да, буквально из каждого «утюга». Стандартные лозунги, однотипные здравицы Брежневу, одинаковые фальшивые данные об успехах советской экономики. И результат был точно таким же, как при работе с молодежью. Промывание мозгов на советских предприятиях проводилось не для того, чтобы убедить в чем-то трудящихся, а для того, чтобы отчитаться о проведенном мероприятии перед начальством. Например, на химическом заводе во Владимире иногда в конце рабочего дня неожиданно закрывали проходную (чтобы никто не сбежал) и проводили митинг. Не ожидавшие такой подлянки люди, завершая смену, привычно принимали спирта «на ход ноги», рассчитывая быстро выйти на улицу. В итоге, когда митинг заканчивался, во дворе оставались лежать бесчувственные тела, не воспринявшие информацию о последних «исторических» решениях партии и правительства [Сирота 2015: 99].
Другой пример: к юбилею Ленина в апреле 1970 года в большинстве театров страны по приказу свыше были поставлены спектакли про Ильича. «И 365 актеров, картавя, бегали по сценам, закрутив руки себе под мышки», – писал с иронией известный исполнитель роли Ленина Михаил Ульянов [Ульянов 2007: 151–152]. А Владимир Этуш рассказывал, как в Париже группа артистов пошла смотреть стриптиз, разрываясь между тягой к необычному для советского человека зрелищу и обязательными для коммунистов партийными нормами. И когда стриптизерша предложила председателю театрального месткома снять с нее трусы, он в страхе отшатнулся: нельзя, завтра ведь день рождения Ленина [Этуш 2002: 194]. То есть, по-видимому, в обычный день можно лезть даме в трусы, а в тот день, когда об Ильиче следует думать, нельзя?