Все признавали, по сути дела, ужасы дедовщины, но никто не собирался с ней бороться, поскольку в рамках советской системы нельзя было предложить ничего взамен. Офицеры прекрасно понимали, чем порой заканчивается дедовщина, однако относились к этой проблеме с цинизмом, характерным в целом для эпохи. Продолжаю цитировать письма:
Сегодня было политзанятие, на котором нас морально подготавливали к тяготам армейской жизни. Политинформатор (капитан) любит шутки. Сегодня он шутил на тему о суицидах. У нас, оказывается, в части уже кто-то пытался вскрыть вены. Капитан посоветовал наблюдать почаще за «задумчивыми и тихими», а то они «того» – он показал рукой, как они вешаются.
Столь же цинично относились к проблеме и сами семидесятники. Коцюбинский пишет:
Я заметил потрясающий по своей циничности обряд: когда в дороге (на аэродроме, вокзале и т. п.) встречаются «дембеля» и «духи» (это мы), то первые считают своим долгом надеть ремень себе на шею и прокричать нам зловещим голосом: «Духи, вешайтесь, тоска!!!» Почему-то меня от этих слов переворачивает. Не от страха, а от чего-то другого. Я думаю всё о том, какие же кирпичи забивает армия человеку в башку.
Вот самый, наверное, впечатляющий «кирпич» из приведенных в письмах:
Вчера я чистил улочку, на которой стоят домики офицеров. Там не было ничего примечательного, кроме офицерских детей. Особенно отличался один клоп, лет четырых. Он подбегал к нам (солдатам), бил кулаком со всей силы по шинели и кричал что-нибудь вроде: «Работать!», «Вопросы есть?», т. е. то, что он усвоил от своего папаши.
Кстати, характер работы, выполнявшейся солдатами, породил известный анекдот советских времен насчет командира, который велел копать траншею от забора… до обеда. Примерно такую же ситуацию видим в одном из писем Коцюбинского, который
в течение 7 часов «укреплял» какой-то стратегический бугорок, т. е. на самом деле – разрушал его, потому что таким странным образом мне велели его укреплять: брать землю из одной его части и бросать на другую.
А вот еще один пример армейской работы:
Руки у меня – точь-в-точь теперь, как у мамы после воскресной стирки. Только неотмываемо черные и раз в 50 более задубелые и потрескавшиеся. Всё из‑за того, что сломалась картофелечистка и ее никто не чинит: легче пригнать два десятка лысых болванчиков.
В контрактной армии с большими заработками «пригнать два десятка» ради какой-то ерунды обходится слишком дорого, но в призывной – картофелечистка дороже людей.
Особый вопрос – армейский язык. Вот запись первых дней: «Я не видел ни одного, кто бы не матюгался». А вот – более поздняя: «Сегодня весь день наблюдаю классические армейские картинки: комполка матюгает комбата, комбат – комроты, замполит – его же, комроты – сержанта, ну а сержант кого? Сами догадайтесь! Ну? Правильно, угадали. И меня, конечно, тоже».