Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

Видлок также обратил внимание на то, как язык хайлъом и используемые в нем пространственные дескрипторы усиливали навыки ориентирования. Хайлъом постоянно общались друг с другом, описывая пространство; Видлок называет это «топографическими сплетнями». В этом есть смысл: в отсутствие материальных карт хайлъом общаются посредством почти непрерывного потока информации на протяжении всего дня, чтобы сообщить о местоположении мест, людей, историй и ресурсов. Рассказывая о своих путешествиях в эти места, они используют ландшафтные термины системы «!хус» в качестве направлений. И ни один из этих терминов не имел отношения к эгоцентрической перспективе. Хайлъом применяли геоцентрическую систему ориентирования, основанную на общем пространственном языке. Использовали ментальные карты? Видлок с подозрением относился к этой теории. Ученые, пытавшиеся понять неевропейские методы ориентирования, похоже, не могли выйти за рамки своих представлений. Они, как сказал мне Видлок, были «чрезмерно картированными». Карты требуют от пользователей применения так называемой неиндексной информации (то, что они предполагают увидеть согласно данным карты) наряду с индексной информацией (то, что они видят), и это значит, что навигация с помощью карты предполагает постоянный процесс сравнения своего местоположения с картой – независимо от того, материальна ли она или видима лишь мысленным «взором». С хайлъом, как выяснил Видлок, все было иначе. Зачастую ландшафтные категории соединялись с личным знанием ботаники, топографии, взаимоотношений между группами, с историей жизни и памятью отдельного человека; все это принимается во внимание во время путешествия. Они могут с высокой точностью определять расстояние и скорость, но в то же время используют обширный информационный инструментарий, в том числе «мозаику ландшафтов, пересекающихся с частыми маршрутами между местами, имеющими название»[204].

Видлок беседовал со мной по телефону из своего кабинета в Кельнском университете, где он занимает должность профессора африканистики. Он объяснил, как исследования Франца Боаса в Арктике дали начало настоящей революции в антропологии; вместо того чтобы объяснять разницу между людьми как биологический итог, антропологи делали акцент на культуре. Но что такое культура?

Работа Видлока внесла вклад во вторую революцию, которая изменила само представление о культуре и ее взаимоотношениях с отдельным человеком. «Мы отошли от модели культуры как контейнера; от идеи, что как личности мы являемся частью единой культуры, определяющей наше поведение, – сказал он, – и перенесли центр тяжести на практику и социальные отношения. Навыки, которыми обладаем мы или племена группы сан, не имеют отношения к расовым отличиям, и поведение не определяется культурой или языком. У нас есть масса свидетельств тому, как люди перемещаются между этими системами знаний, и мы способны объединять эти системы». Эта социальная теория культуры, которую называют также реляционной или практико-ориентированной, подчеркивает, что знания и культура основаны на навыке, способах действия, взаимоотношениях, жизненных привычках, обучении и воплощенной практике – они создаются людьми, вовлеченными во взаимоотношения. Культура – это процесс, а не что-то данное нам свыше; собственным участием мы все время ее воспроизводим.

Идея о том, что культура является основой восприятия – и что само восприятие зависит от культуры, – означала, что западные философы и ученые долгое время считали свои когнитивные особенности универсальными. «Спектр расширился, – сказал Видлок. – То, что многие люди считали невозможным, внезапно оказалось частью спектра способностей людей и сообществ». После того как мы нашли свидетельства разнообразия в том, как люди распознают пространство, оказались под вопросом и другие предположения о человеческом опыте.

Антропологи по-прежнему спорят по поводу теоретического объяснения способов навигации, которыми ежедневно пользуются люди; по большей части они делятся на две группы: это группа сторонников когнитивных карт и группа сторонников практического мастерства. По мнению Кирилла Истомина, антрополога из Института Макса Планка, и Марка Дуайера, географа из Кембриджского университета, «главный пункт разногласий между этими двумя теориями заключается в ответе на вопрос, существуют ли ментальные карты, а если существуют, то объясняют ли они ориентирование человека в пространстве»[205].