Как моя жена изменяла мне

Все время в пьяной полудреме,
Как будто я с рожденья пьян,
Ночами в звездном окоеме
Я вижу женский окиан…
Разлитых глаз, полуулыбок,
Свет обезумевших речей,
Среду растаявших ошибок,
Тьму память тронувших свечей…
И образ ваш бесстыдно кроткий,
Мне указавший смысл всего,
Что улетает вмиг от плетки,
Вмиг ублажая естество!

– с этими словами Эскин сорвал с себя одежу, и лег на постель, и тихохонько завыл, а смеющиеся женщины с восторженным рвением принялись хлестать Эскина по оголившейся попе, громко приговаривая при этом: «Это тебе за смысл! А это тебе за естесство!»

– Ладно, хватит! – сказал, приподымаясь с постели, Эскин, – пора уже обедать!

И женщины тут же кинулись ставить на стол бутылки с водкой, квашенную капусту, огурчики, помидорчики, и всю остальную закуску, что они наготовили к празднику.

– За вас, дорогие мои! – поднял свой стакан с водкой Эскин, – за ваш международный женский день!

На следующий день они возвращались в город на электричке, потому что заваленный белыми снегами «мерс» не был приспособлен к нашему русскому, по-зимнему офигенному бездорожью…

– С тобой все в порядке?! – спросила его, расталкивая, Амазонка.

– Вроде, все, – прошептал спросонья Эскин.

– А почему ты тогда так выл во сне?!

– Так меня же, это, меня же жена с сестрой ейной по жопе плеткой колотили!

– Надо бы сходить к гадалке и заговорить тебя, – с жалостью погладила его по головке Амазонка, – а то, как бы ты с катушек не слетел!

– Ни, ни, ни, никаких катушек, – нахмурил брови Эскин и снова завалился спать.

Олигофрен

Была ночь. Стоял легкий морозец, какой часто бывает после февральских оттепелей, когда сильно ощутимо дыхание весны. И деревья, и сугробы были укутаны мерцающим инеем.

Рядовой Трофимов стирал носки в проруби. В небе ярко горела луна, в соседнем лесу тоскливо завывали волки. Рядовой Трофимов застучал зубами от холода, потом отжал носки и помочился на свои замерзшие руки. Моча была теплой, и руки быстро согрелись. Он надел варежки и медленно по сугробам зашагал к казарме. Ноги проваливались в снег по колено.

Неожиданно за елью он увидел сержанта Селькина, который тискал пьяную школьницу.

– Ведь мала ищо! – оторопело пробормотал рядовой Трофимов.

– Катись, пока в жопу не схавал! – по медвежьи рявкнул из-за ели сержант Селькин, и рядовой Трофимов от испуга кубарем покатился с бугра, а потом со слепу забежал вместо казармы в фельдшерский пункт их части.

В полумраке врачебного кабинета майор Пронин трахал на кушетке прапорщика Задорожную. Их кители висели друг на друге у окна на пыльном скелете. Эта сцена так потрясла рядового Трофимова, что он застыл посреди кабинета как вкопанный, держа руки по швам, а ноги вместе, он стоял как часовой на посту, лишь изредка сопя носом.

– Ты чего это, солдат?! – удивленно оглянулся на него майор, прерывая свое дело.

– Наверное, на гаупвахту захотел! – неожиданно заорала из под майора прапорщик Задорожная.

– Подождите, прапорщик, не перебивайте старшего по званию! – обиженно вздохнул майор.

– Может я того самого, может, я ужо пойду? – глупо заулыбался рядовой Трофимов, мотнув головой в сторону двери.

– Ну, теперь уж нет, постой-ка, – майор Пронин решительно слез с прапорщика Задорожной, и быстро набросив на себя китель, и закурив, подошел к стоящему по стойке «смирно» рядовому Трофимову.

– А-ну-ка, солдат, давай-ка на мое место! Ну, чего встал как истукан?! Слушай мою команду, быстро раздевайсь! И раз-два, на кушетку! Да, на прапорщика ложись, а не на кушетку, болван!

– Слушаюсь! – звеняще бодрым тенором отозвался рядовой Трофимов.

– Да ведь он же рядовой! – возмутилась с кушетки прапорщик Задорожная.

– Молчать, прапорщик! – насупил брови майор, – пусть трахнет вас, зато потом молчать будет как рыба!

А на следующее утро рядовой Трофимов всем рассказал о ночном проишествии, случившимся с ним в фельдшерском пункте, и все сразу ему поверили, зная, что рядовой Трофимов еще никогда и никому не врал, просто у него никогда не было такой привычки – врать.

Вскоре грубый мужской смех сотрясал всю казарму. После этого майор Пронин запил, а прапорщик Задорожная с позором уволилась из части, а рядового Трофимова комиссовали по состоянию здоровья как олигофрена.

Любовь за деньги

А голые женщины бывают

интеллигентного вида?!

Станислав Ежи Лец

Она раздевалась медленно. На ее миловидном лице расплывалась кислая улыбка.