Как ловить рыбу удочкой

Но очень скоро играть одному стало скучно. Санька послонялся по саду, по дощатому домику, полному мух, а потом поплелся смотреть, как мать пропалывает картошку.

Она сидела на корточках в купальнике, толстая тетенька с пучком волос, и выдергивала сорняки.

— А когда папа приедет?

Она ничего не ответила.

— Ну, ма, ну когда?

— Не знаю, Санечка. У папы теперь много работы.

— Ну вот! — снова задрожали губы, лучше бы у мамы было много работы.

— Ты иди, погуляй.

— Не хочу.

— Ну тогда книжку почитай, — она оторвалась от грядки и подняла на него глаза, — а вечером купаться пойдем.

Что за радость купаться с мамой — не поныряешь, не побрызгаешься.

— Мне скучно, — захныкал Санька.

— Мне тоже, сынок.

Санька на секунду опешил — матери не могло быть скучно. Ей всегда одинаково, когда он ведет себя хорошо, она его хвалит, когда плохо — ругает, она всегда была рядом с ним и никогда не жаловалась на то, что ей скучно. Он так растерялся, что на время забыл про игру, а мать опять опустила голову и продолжала выдергивать сорняки ловкими быстрыми пальцами.

А может, они просто забыли, что он должен отыграться? Играют, например, в американку или в двенадцать палочек и запросто его примут. Он пошел за калитку с независимым видом, поддевая носком камешки, руки в карманах, и слышно было самому, как сердце стучит точно какая-то косточка.

Но ребята не играли. Они по-прежнему лежали в тени. Андрюха с Юркой по очереди курили, а Леха — жир-трест что-то рассказывал.

Санька сел на траву метрах в пяти, как бы рядом с ними и как бы сам по себе, но его сразу же окликнули:

— Что отыграться пришел?

— Я просто, — но облизнул сухие губы.

— Просто? Тогда вали отсюда!

Санька поднялся и обреченно пошел к мячу, пацаны оживились и задрали ноги. И тут в Саньке проснулась злость. Он понял, как нужно отыгрываться. Надо не жалеть себя, а бегать, бегать быстро — они отобьют, а ты беги, не давай им опомниться и бей, бей, забыв про усталость и жару, и тогда обязательно попадешь. Бей в самого неповоротливого толстого Леху, пусть он поводит, жирок свой порастрясет.

Санька носился, как оглашенный, снова дрожали руки, тек по лицу пот, и пацаны разгадали его намерение и стали опекать Леху, защищая его толстый зад и стриженную лобастую голову.

— Это нечестно!

— Честно, честно!

Удар они отбили, снова удар, но теперь мяч уже ближе. Жирный зажмурился, испугался, а остальным весело, азартно, они гогочут. Конечно, если будет водилой жир-трест, — это одна тоска.

Санька не помнил себя. Он забыл о точности удара, надо подавить их скоростью, они могут только ползать, а он бегает, он выжил их уже из тени, он напирает, и вот уже мяч с ноги Юрки соскользнул и Санька поймал его над головой прямо у жирного. Теперь Леха в его руках. Но сзади немедленно подполз Юрка и выставил свой локоть — жир-трест зажмурился и закрыл руками лицо, а Санька принялся делать мячом обманные движения, то отнимая его, то опуская. Но жирный надежно закрыт, а у Юрки неожиданно открылась задница. Юрка увлекся и этого не заметил, он уверен, что Санька не будет по нему бить, но тот неожиданно наклонился, отвел руку в сторону и резко бросил мяч под Юркину ляжку.

Мяч стукнулся, откатился, и Санька заорал:

— Есть!

— На жопе шерсть!

На Юркином лице на мгновение появилось смешанное выражение досады и какой-то угрозы. Он посмотрел на Саньку, прищурившись, и процедил:

— Води, давай!

— Было! Было!

— Не было!

Остальные молчали. У Саньки задрожал от обиды голос, а Юрка дал ему пинка и закричал:

— Води, щенок!

Сил терпеть больше не было, Саньке все стало ненавистно, Юркина наглая рожа, подлость пацанов, кровь прилила к лицу и неожиданно для всех и для самого себя он бросился на сидящего на земле парня и ударил его. Удар получился несильный, смазанный, но Юрка рассвирепел. Он вскочил и стал бить Саньку кулаками по лицу наотмашь, а Санька захлебывался от боли и орал только одно:

— Было! Было!

— Еще?

— Жухала ты, понял? Было!

— Кто жухала?

Юрка бил уже несильно ладонями, точно пощечины давал, наслаждаясь силой.

— Получай, сопляк!

Из носа у Саньки потекла кровь, но еще больнее было от унижения — почему я такой слабый и не могу ему ответить? А из глаз уже полились слезы, и эти слезы — было самое ужасное. Но чем больше Санька уговаривал себя не реветь, тем сильнее текли слезы, с ними и сопли. На него было страшно смотреть, и, мягко подталкивая, пацаны увели его подальше от дороги — не дай Бог кто из взрослых увидит.

— Было, было! — всхлипывал он, но его уже больше никто не бил, теперь они боялись, что он побежит жаловаться, и не знали, что с ним делать.

Но Санька и не думал ни на кого жаловаться, он вырвался и убежал в лес. Там бросился на теплый мох и зашептал:

— Папа, миленький папа, приезжай скорее, обязательно приезжай.