Витория, как и другие испанские схоласты – Доминго де Сото и Луис де Молина, – считал, что власть языческих правителей была законной. Он указывал на то, что известные призывы подчиняться светской власти, которые можно найти в Писании, были высказаны в условиях власти язычников. Если языческий царь не совершил какого-либо преступления, утверждает Витория, его нельзя свергать просто на том основании, что он язычник.[281] Именно этим принципом должна руководствоваться христианская Европа, вступая во взаимодействие с политическими образованиями Нового Света. В XX веке один из почитателей Витории с восхищением отмечал: «Все государства, вне зависимости от размера, формы правления, религии, которой придерживаются их правители и подданные, а также уровня культурного развития, равны в рамках той системы права, которую исповедует этот прекрасно образованный и рассудительный профессор из Саламанки».[282] Все государства обладают равными правами, и каждое из них обязано уважать права остальных. С точки зрения Витории, «отдаленные американские княжества тоже были государствами, и их подданные должны были иметь те же права, обязанности и привилегии, что и подданные христианских королевств Европы: Испании, Франции и остальных».[283]
Да, Витория считал, что народы Нового Света обязаны разрешить католическим миссионерам нести им свет Христа, однако он был убежден, что отказ этих народов от принятия христианства не является основанием для справедливой войны. Будучи томистом, Витория ссылался на мнение св. Фомы о том, что при обращении язычников в истинную веру нельзя использовать принуждение, потому что, как писал Аквинат, «вера зависит от воли» и потому должна быть результатом свободного выбора.[284] Недаром IV Толедский собор (633) осудил практику принудительного крещения иудеев.[285]
Витория и его сторонники считали, что естественное право распространяется не только на христиан, но и на всех людей. Иначе говоря, они верили в существование «обладающей самостоятельностью естественной системы этики, не зависевшей от Откровения и не противоречившей его истине».[286] Из этой позиции не следовало, что общество неспособно извратить естественное право, или что оно всегда соблюдает все его принципы, или что оно всегда осведомлено обо всех практических следствиях естественного права в той или иной сфере жизни. С учетом этих тонкостей можно сказать, что испанские теологи вслед за св. Павлом считали, что законы естественного права написаны в человеческих сердцах и в силу этого их можно использовать в качестве фундамента для строительства такой системы правил взаимодействия между народами, которая может стать обязательной для соблюдения даже для тех из них, кто никогда не слышал о христианстве, более того – и для отвергших его народов. Авторы, о которых мы ведем речь, полагали, что и у этих людей есть глубинное осознание того, что хорошо, а что плохо, эта этика соответствует Десяти заповедям и «золотому правилу» (некоторые теологи считали, что этика заповедей и «золотого правила» и есть естественное право), и на основании ее можно выработать систему международных обязательств.
Из признания того, что аборигены Нового Света находятся в рамках естественного права, следовал еще один вывод. Многие теологи считали естественное право уникальной особенностью рода человеческого, тем, что отличает человека от животных. На этом строился «фундамент теории достоинства человека и представление о пропасти, которая отделяет человека от животных и остальной части тварного мира».[287] Один из исследователей отмечает, что представление о естественном праве как о чем-то, объединяющем всех людей и только их, породило «твердую убежденность в том, что у индейцев Нового Света, как и у всех язычников, есть естественные права, посягательство на которые ни со стороны более высокоразвитой цивилизации, ни даже со стороны истинной религии недопустимо».[288]