Как я был великаном (сборник рассказов)

Сигналы тревоги. — «И на устах — молчания печать…»

Дядя пригласил химика в кабинет.

Не знаю, что там между ними происходило, но вдруг во всех уголках дома зазвенели электрические звонки. Это открывалась дверца сейфа. Я понял, что дядюшка выплачивает химику обещанный гонорар.

Наконец дверь открылась и из кабинета выскочил пан Мамила. На лице его застыла коварная ухмылка. Я было окликнул его, но он только пожал плечами, приложил палец к губам и с плутовским видом похлопал себя по груди. Только его и видели.

О, это-то я понял! Итак, химик оставляет службу у пана Жулиана, на груди у него — набитый бумажник, а на устах молчания печать!

Хорошо бы!..

Наследство в кармане. — Ночь в голубой гостиной. — «Мой час еще не пробил!»

В ту же ночь я принес дядюшке в зеленую комнату две бутылки из подвала.

— Ступай спать!

Сидя в глубоком кресле, дядя яростно раскуривал сигару. Сквозь синие клубы дыма я видел его возбужденные, лихорадочно горящие глаза.

— Дядюшка, — начал я, не предвидя ничего хорошего, — может, лучше остаться с вами, вдруг что-нибудь…

— Я же сказал — катись вон! — рявкнул дядя.

— Бог весть, что вы замыслили! Я могу только догадываться и не понимаю, почему вы таитесь от меня. Кому-кому, а мне-то известно волшебное действие этого напитка, — я покосился на бутылки, — и я опасаюсь…

— …что к утру от меня одни штаны останутся? Воображаю, как бы ты прыгал от радости — наследство в кармане, и даже похорон не надо…

При дядиной скупости этого, конечно, можно было не опасаться. Разве не ясно, что такой скупердяй не расстанется со своим сейфом — хоть бы ему обещали поставить этот сейф на могилу вместо памятника! Но мне было невдомек, зачем ему понадобилось провести эту ночь наедине с бродягой. Видимо, рассчитывает вырвать у того его тайну в надежде извлечь из нее пользу…

Выходя из комнаты, я не сомневался, что ни один из бокалов, сверкавших по соседству с бутылками, не коснется пересохших дядиных губ. Тем не менее страховки ради я решил бодрствовать всю ночь в голубой гостиной по соседству. Я прокрался в эту комнату через кухню.

В соседней комнате царила мертвая тишина.

Не знаю, сколько времени это длилось. Мой мозг, переполненный впечатлениями утомительного дня, постепенно отключался; мысли гасли одна за другой, словно ночные окна небоскреба. Я задремал, не отрывая уха от двери.

…Очнулся я внезапно — от короткого глухого удара. Окружающий мир вернулся в мое сознание. Я вспомнил о том, что вершилось в зеленой комнате, и услышал сонный голос — это говорил бродяга:

— Мой час еще не пробил! Отец мой! Господи мой! Не пробил!

И дядин голос:

— Что тебе снилось, бродяга?

Хорош ангел! — «Я только рожусь!» — Рождественский сон…

Бродяга:

— Видится мне звезда, на которой живут ангелы. Только вместо крыльев у них зонтики над головой. Они очень набожные, все молятся, а зонтиками закрываются от огромного солнца, которого страх как боятся. Нынче тут великий праздник, как бы воздвижение — ждут рождения искупителя, Сына Бога звезд. А посреди лежит яйцо, и к нему со всех концов слетаются ангелы с роскошными дарами. Ночью у яйца бодрствуют только два ангела — он и она. И она тут самая прекрасная, и я люблю ее больше всех…

Дядя:

— Как же это получается, что ты ее больше всех любишь? Разве ты тоже среди ангелов? Хорош ангел, хе-хе-хе!

Бродяга:

— Да нет! Я не ангел!

Дядя:

— Кто же ты, черт возьми?

Бродяга:

— А я — в том самом яйце, из которого родится искупитель, Сын Бога звезд!

Дядя издевательски захохотал.

— Это ты-то искупитель, Сын Бога звезд? Это тебя там ждут?

— Меня еще нет, я только рожусь… О, я точно знаю, что рожусь, — и тогда…

Дядя, словно поверив сказанному бродягой, ревниво произнес:

— Нет, ты представляешь, каков будет конфуз? И ты, дурья твоя башка, вздумал быть искупителем? А ты вообще слыхал, что такое евангелие? Новый завет знаешь? Нагорную проповедь?… И что ты им там возвестишь, бродяга?

— Бродяга — это точно, но не дурень, попрошу не оскорблять! Я гимназию прошел, и от выпускных экзаменов меня спас единственно алкоголь…

— А «Отче наш» знаешь? — язвительно ухмыльнулся дядя.

Бродяга осекся, помолчал, будто пытался вспомнить про себя молитву. И вдруг вскипел:

— Ну и пусть забыл, все равно быть мне Сыном Бога звезд! Чувствую я в себе такую силу и уверенность, когда лежу в яичке, — ну, прямо как у матушки под сердцем… Не буду больше бродягой!.. Ах, какая красота, словами не опишешь! Только пить страшно хочется. Во имя милосердия господня, дайте еще глоточек!

— Знаешь, а ведь не ты первый туда собираешься, — злорадно молвил дядя. — Тебя обскакали…

— Кто же?

— Да Боккаччо, моя борзая! Не видал ли ее там, среди ангелов-то? — с ехидством вопросил дядя. — Этаких сыночков Бога звезд я, знаешь ли, могу поставлять туда дюжинами!

— Никто не может искупить их, кроме меня! — в пророческом экстазе возгласил бродяга. — Дайте только напиться… Ну, налейте хоть каплю, а то не рожусь…