Как я был Анной

Про одежду я и вовсе молчу. Кто во что горазд, честное слово. Лишь бы проявить индивидуальность, выказать творчествость. Например, видел на улице тёлку с ведром на голове. А ещё мужика, прыгающего на работу в мешке. Повсюду самобытность, мать её! Здания, машины, интерьеры, лавки, детские площадки ей подвергнуты. В свободное время все пишут стихи, картины, музыку. Конечно, постят эту херь в соцсетях. Лайкают друг друга, хвалят, поют дифирамбы. То прыщи, то живопись, то стихи в ленте вылезут. Прочтёшь и думаешь — лучше б ты говно запостил, чувак. Тяжко, короче. Никак я в эту движуху не вписываюсь. Хоть заново помирай. Приёмная семейка тоже хороша. Бездетная пара. Я у них вроде дитяти. По хате ходят голые, потому что тело — это прекрасно! Кто ж спорит-то. Только у Геннадия грудь четвёртого размера, а у меня бабы с 2029 года не было. А ещё они у меня водку отбирают. Приходится в сливном бачке хранить, пить в пошлых декорациях. А Лариса? Мужик, называется. Ни турника дома, ни гантелей, ни груши боксёрской. Типа — нет насилию и всё такое. СКУКОТА! Иногда я даже думаю — надо бы отмудохать Геннадия и выебать Ларису. То есть наоборот. Видите, что со мной этот мир делает? А недавно Гена и Лара к моему имени приебались. Дескать, какой же ты Артём, если ты — Анна? А я им — вы, суки, меня ещё не опустили, чтобы Анной называть! А им похуй. Упорно называют Анной. «Анна, иди кушать!» Или: «Анюта, ты опять напился?» Короче, до того мы с ними расхуесосились, что они меня к адапхологу повезли. Обеспокоились, гниды, моим нежеланием жить свободной самобытной жизнью.

Адапхолог, значит. Ромбовидная дверь, обитая искусственным мехом. Стремянка, инкрустированная стразами. Лара, сучонок, в спину подталкивает. Иди, типа, не менжуйся. Делать нечего — поднялся. Комнатка. Пустая. В центре лежит мужик в белом халате. Доктор хренов.

Я: Здрасьте.

Доктор: Здравствуй. Надевай халат и ложись рядом.

Я: Где халат-то?

Доктор: Халата нет.

Я: И как тогда?

Доктор: А ты его вообрази.

Я: Ладно.

Вообразил, надел, лёг. На потолке — экран.

Я: Кино будем смотреть?

Доктор: Воображать.

Я: Как это?

Доктор: Вообрази фильм и расскажи мне про него.

В комнатке едва слышно заиграла классическая музыка.

Доктор: Если хочешь, можешь взять меня за руку.

Я: Зачем это?

Доктор: Ни за чем. Просто если ты хочешь.

Я: Спасибочки, не хочу.

Доктор: А чего ты хочешь?

Я: Водки и Геннадию присунуть.

Доктор: Ты предлагал ей секс?

Я: Нет, конечно. Геннадий ведь замужем.

Доктор: Ну и что?

Я: Как — что? Измена — это не по-людски.

Доктор: Почему?

Я: Потому что это предательство и блядство.

Доктор: Предательство и блядство — молчать о своих желаниях, подавлять их, тиранить собственную личность. Вдруг Геннадий тоже хочет секса с тобой? Ты думал об этом?

Я: Если Геннадий хочет изменять мужу, значит, она блядь. А бляди меня не сильно интересуют. Вообще — чё ты ко мне приебался? Зачем я здесь?

Доктор: Не заводись… Анна.

Я: Ну всё, сука. Держись!

Я бросился на доктора. Хотел его мальца поддушить, чтобы не хамил. Но лепила оказался голограммой. Вдруг перед глазами всё поплыло, и я отрубился. Не знаю, сколько времени прошло, но очнулся я в лесу. Точнее, в коттеджном посёлке. Меня тёлка какая-то по щекам лупила.

Я: Где я? Ты кто?

Тёлка: Не мороси. Ты дома.

Я: Как это?

Тёлка: А вот так. Тоже не прижился, да?

Я: Чего?

Тёлка: Ты в заповеднике для воскрешённых. Тут живут те, кто не смог приспособится к большому миру.

Я поднялся на ноги. Огляделся. Вдохнул полной грудью вкусный сосновый воздух.

Я: И чем вы тут занимаетесь?

Тёлка: Пьём, трахаемся, в баню ходим. Сегодня кино будем смотреть.

Я: Чё за кинчик?

Тёлка: С Микки Рурком. Раритет. «Пуля», называется.

Я: Под анашу?

Тёлка: А ты сечёшь фишку.

Я: Веди тогда. Проводи экскурсию.

Тёлка: Пошли, красвчик.

Я: Тебя хоть как зовут-то?

Тёлка: Марина.

Я: Ну, ништяк, Марина. Я — Анна. Тьфу, блядь! Артём.

Помолчали.

Я: А что это там за забор?

Марина: Мы тут заперты. Изолированы типа.

Я: Вроде лагеря?

Марина: Ага. Архипелаг хуяк.

Я: Да пошли они все!

Марина: Я так же считаю.

Я: Пойдёшь со мной на свидание?

Марина (облегчённо): Я думала, ты не попросишь.

Колючая проволока игриво поблёскивала на солнце. В воздухе пахло шашлыком. Я взял Марину за руку, и мы вошли в посёлок.

Недалёкое будущее

2029 год. Пермь. Июль. Суббота. Я валяюсь на диване — страдаю похмельем. Рядом лежит Сусанна. Её остренькие груди уставились в потолок. Пухлые губы измазаны красной помадой. Рот широко открыт. «Член, что ли, в него засунуть?» — подумал я бредово, но вдруг заметил на столе презерватив. На лбу выступила испарина. Я тут же вскочил, схватил резинку и бросился к тайнику. Схрон у меня надёжный, под паркетом. Там и самогонный аппарат, и книги, и пластинки виниловые, и даже три пакета ганджубаса. За них сразу лоб зелёнкой намажут. Если найдут, конечно. Вообще, как я мог забыть презерватив на столе? Пять лет общего режима в случае обыска. Не шутки.

Пока с тайником возился, Сусанна проснулась. В коридор вышла. Голенькая, лёгкая. С идеей.

— Поехали на речку?

— На какую?

— На Мулянку давай.

— А почему не на Каму?